ЛСД - мой трудный ребенок
Шрифт:
В дальнейшем я применил свою процедуру синтеза, чтобы получить новые соединения лизергиновой кислоты, не выделяющиеся маточной активностью, но от которых, основываясь на их химическом строении, можно было ожидать других интересных фармакологических эффектов. В 1938 я получил двадцать пятое вещество в этой серии производных лизергиновой кислоты: диэтиламид лизергиновой кислоты, в лабораторных записях сокращенно называвшийся ЛСД-25 (нем. Lyserg-saure-diaethylamid).
Я синтезировал это соединение, планируя получить стимулятор кровообращения и дыхания (аналептик). Диэтиламид лизергиновой кислоты мог иметь подобный стимулирующий эффект, поскольку он сходен по своей химической структуре с другим аналептиком, уже известным в то время, а именно с диэтиламидом никотиновой кислоты (Корамином). Во время тестирования ЛСД-25 в фармакологическом отделе Сандоз, чьим директором в то время был профессор Эрнст Ротлин, было установлено его сильное маточное действие. Оно исчислялось примерно как 70% от активности
На протяжении следующих пяти лет ничего не было слышно об ЛСД-25. Тем временем, моя работа над спорыньей продвигалась в других областях. При очищении эрготоксина, исходного материала для лизергиновой кислоты, у меня возникло, как я уже упоминал, впечатление, что этот алкалоидный препарат не был однороден, а скорее был смесью различных веществ. Это сомнение в однородности эрготоксина снова усилилось, когда при его гидрогенизации были получены два определенно различных продукта, тогда как однородный алкалоид эрготамин при тех же условиях давал только один продукт гидрогенизации (гидрогенизация = присоединение водорода). В дальнейшем, систематический анализ предполагаемой смеси эрготоксина привел, в итоге, к разделению этого алкалоидосодержащего препарата на три однородных компонента. Один из этих трех химически однородных алкалоидов эрготоксина оказался идентичен алкалоиду, выделенному незадолго до этого производственным отделом, который А. Штолль и Е. Буркхардт назвали эргокристином. Другие два алкалоида были новыми. Первый я назвал эргокорнином, а для второго, который был выделен последним, и который долго оставался скрытым в исходном растворе, я выбрал имя эргокриптин (греч. криптос = скрытый). Позднее было найдено, что эргокриптин существует в двух изомерических формах, которые различались как альфа- и бета-эргокриптин.
Решение проблемы эрготоксина было не просто научно интересно, но также имело большое практическое значение. Из этого возникло ценное лекарство. Три гидрогенизированных алкалоида эрготоксина, которые я получил во время этих исследований, дигидроэргокристин, дигидроэргокриптин и дигидроэргокорнин, во время испытаний профессором Ротлином в фармакологическом отделе проявили полезные для медицины свойства. Из этих трех веществ был разработан фармацевтический препарат Гидергин, медикамент, используемый для улучшения периферийного кровоснабжения и мозговой деятельности в старческом возрасте. Гидергин оказался эффективным средством для этих показаний. На сегодня это весьма важный фармацевтический продукт Сандоз.
Дигидроэрготамин, который я также получил в течение этих исследований, тоже нашел применение в терапевтике как стабилизатор кровообращения и давления под именем Дигидергот.
В то время как сегодняшние важные исследовательские проекты осуществляются почти исключительно во взаимодействии, исследования алкалоидов спорыньи, описанные выше, были проведены мной одним. Даже дальнейшие ступени разработки коммерческих препаратов оставались в моих руках: приготовление больших партий образцов для клинических испытаний, и, наконец, совершенствование первых технологий массового производства Метергина, Гидергина и Дигитергота. Это даже включало аналитический контроль за подготовкой первых лекарственных форм этих трех препаратов: ампул, жидких растворов, таблеток. Моей поддержкой в то время были ассистент, лаборант, а позднее второй лаборант и технический ассистент.
Открытие физических эффектов ЛСД Решение проблемы эрготоксина привело к плодотворным результатам, описанным здесь лишь вкратце, и открыто путь к дальнейшим разработкам. Но я все еще не мог забыть относительно неинтересный ЛСД-25. Странное предчувствие - ощущение, что это вещество может обладать свойствами, иными, чем открытые в первых исследованиях заставило меня, пять лет спустя после первого синтеза, еще раз получить ЛСД-25, чтобы направить его образец в фармакологический отдел для дальнейшего тестирования. Это было весьма необычно; опытное вещество, как правило, всегда исключалось из программы исследований, если однажды было признано отсутствие фармакологического интереса в нем.
Тем не менее, весной 1943 я повторил синтез ЛСД-25. Как и при первом синтезе, это подразумевало получение всего нескольких сотых грамма этого соединения.
На последнем этапе синтеза, во время очищения и кристаллизации диэтиламида лизергиновой кислоты в форме тартрата (соль винной кислоты), моя работа была прервана из-за необычного ощущения. Следующее описание этого происшествия взято из отчета, который я прислал тогда профессору Штоллю: В прошлую пятницу, 16 апреля 1943 года, я вынужден был прервать свою работу в лаборатории в середине дня и отправиться домой, поскольку испытывал заметное беспокойство в сочетании с легким головокружением. Дома я прилег и погрузился в не лишенное приятности состояние, подобное опьянению, отличавшееся крайне возбужденным воображением. В сноподобном состоянии, с закрытыми глазами (я находил дневной свет неприятно ярким), я воспринимал непрерывный поток фантастических картин, удивительных образов с интенсивной, калейдоскопической игрой цветов. После приблизительно двух часов это состояние постепенно исчезло. В целом, это был необыкновенный опыт - как в его внезапном начале, так и в его странном течении. Скорее всего, это было результатом некого токсического воздействия извне; я подозревал связь с веществом, над которым я работал в то время, тартратом диэтиламида лизергиновой кислоты. Но это привело к другому вопросу: каким образом я сумел поглотить это вещество? Зная о токсичности соединений спорыньи, я всегда поддерживал привычку тщательной аккуратности в работе. Возможно, немного раствора ЛСД попало мне на кончики пальцев во время кристаллизации, и следы этого вещества проникли сквозь кожу. Если ЛСД-25 действительно был причиной этого странного состояния, тогда он должен быть веществом необычайной силы действия. Существовал только один способ докопаться до истины. Я решил произвести эксперимент над собой.
Проявляя предельную осторожность, я начал планировать серию экспериментов с самым малым количеством, которое могло произвести какой-либо эффект, имея в виду активность алкалоидов спорыньи, известную в то время: а именно, 0.25 мг (мг = миллиграмм = одна тысячная грамма) диэтиламида лизергиновой кислоты в форме тартрата. Ниже цитируется запись из моего лабораторного журнала от 19 апреля 1943 года.
Эксперимент над собой
19.04.43 16:20: Принято орально 0.5 куб.см. 1/2 промильного раствора тартрата диэтиламида = 0.25 мг тартрата. Разбавлен приблизительно 10 куб.см. воды. Без вкуса.
17:00: Отмечается головокружение, чувство тревоги, визуальные искажения, симптомы паралича, желание смеяться.
Добавление от 21.04:
Отправился домой на велосипеде. 18:00 - прибл. 20:00 наиболее тяжелый кризис. (См. специальный отчет).
Здесь заметки в моем лабораторном журнале прерываются. Я мог писать последние слова лишь с большим усилием. Теперь мне стало ясно, что именно ЛСД был причиной удивительного происшествия в предыдущую пятницу, поскольку изменения в восприятии были теми же, что и раньше, только более сильными. Мне приходилось напрягаться, чтобы говорить связанно. Я попросил моего лабораторного ассистента, который был информирован об эксперименте, проводить меня домой. Мы отправились на велосипеде, так как автомобиля не было из-за ограничений военного времени. По дороге домой, мое состояние начало принимать угрожающие формы. Все в моем поле зрения дрожало и искажалось, как будто в кривом зеркале. У меня также было чувство, что мы не можем сдвинуться с места. Однако мой ассистент сказал мне позже, что мы ехали очень быстро. Наконец, мы приехали домой целые и невредимые, и я едва смог обратиться с просьбой к своему спутнику, чтобы он позвал нашего семейного врача и попросил молока у соседей.
Несмотря на мое бредовое, невразумительное состояние, у меня возникали короткие периоды ясного и эффективного мышления - я выбрал молоко в качестве общего противоядия при отравлениях.
Головокружение и ощущение, что я теряю сознание, стали к этому времени настолько сильными, что я не мог больше стоять, и мне пришлось лечь на диван. Окружающий меня мир теперь еще более ужасающе преобразился. Все в комнате вращалось, и знакомые вещи и предметы мебели приобрели гротескную угрожающую форму. Все они были в непрерывном движении, как бы одержимые внутренним беспокойством. Женщина возле двери, которую я с трудом узнал, принесла мне молока - на протяжении вечера я выпил два литра. Это больше не была фрау Р., а скорее злая, коварная ведьма в раскрашенной маске.
Еще хуже, чем эти демонические трансформации внешнего мира, была перемена того, как я воспринимал себя самого, свою внутреннюю сущность. Любое усилие моей воли, любая попытка положить конец дезинтеграции внешнего мира и растворению моего "Я", казались тщетными. Кокой-то демон вселился в меня, завладел моим телом, разумом и душой. Я вскочил и закричал, пытаясь освободиться от него, но затем опустился и беспомощно лег на диван. Вещество, с которым я хотел экспериментировать, покорило меня. Это был демон, который презрительно торжествовал над моей волей. Я был охвачен ужасающим страхом, сойти с ума. Я оказался в другом мире, в другом месте, в другом времени. Казалось, что мое тело осталось без чувств, безжизненное и чуждое. Умирал ли я? Было ли это переходом? Временами мне казалось, что я нахожусь вне тела, и тогда я ясно осознавал, как сторонний наблюдатель, всю полноту трагедии моего положения. Я даже не попрощался со своей семьей (моя жена, с тремя нашими детьми отправилась в тот день навестить ее родителей в Люцерне). Могли бы они понять, что я не экспериментировал безрассудно, безответственно, но с величайшей осторожностью, и что подобный результат ни коим образом не мог быть предвиден? Мой страх и отчаяние усилились, не только оттого, что молодая семья должна была потерять своего отца, но потому что я боялся оставить свою работу, свои химические исследования, которые столько для меня значили, неоконченными на половине плодотворного, многообещающего пути. Возникла и другая мысль, идея, полная горькой иронии: если я должен был преждевременно покинуть этот мир, то это произойдет из-за диэтиламида лизергиновой кислоты, которому я же сам и дал рождение в этом мире.