Лучшая подруга
Шрифт:
Лучшей подруге посвящается
Многие женщины обижаются на анекдоты про блондинок-дур. Напрасно, мне кажется, это же шутка. Я, например, вовсе не считаю себя дурой. А самое главное, я не блондинка.
Анекдот
Если вы когда-нибудь заведете «любовь» со своим соседом по площадке, значит, вы такая же дура, как я.
Я — это Вероника.
Я жила на одной площадке с двумя соседями-алкоголиками. Третьим был он. Он был женат. И даже хуже. Женат на моей лучшей подруге. Что, конечно, не свидетельствует
Да и вообще, во всей этой истории мало что свидетельствует в мою пользу… Так думают все, кто знает о ней со стороны и величает меня за глаза «стервой» и «падлюкой».
Но, если бы жизнь повернулась вспять, признаюсь, я поступила бы точно так же.
Все началось ранним майским утром, примерно часа в три дня. Во всяком случае, я как раз проснулась.
Двое суток я лежала пластом.
В то время Фортуна так долго и упорно демонстрировала мне свой зад, что я успела досконально изучить эту часть тела и даже пришла к выводу, что в ней есть своя своеобразная прелесть. Но изысканное скопление неприятностей в виде простуды, менструации, депрессии по поводу не сложившейся любви и очередного лишения работы могут подломить даже Статую Свободы. Болело всё. Спина, живот, нос, который я растёрла носовым платком, и, естественно, душа. Последняя усердствовала больше всех.
«Ах, видел бы меня кто-нибудь со стороны! — издевательски (над собой) думала я. — Никому и в голову не приходит, до какой степени вполне сносная на вид девочка может напоминать порой половую тряпку».
Ассоциация была вполне уместна. Никаких иных мое бледно-серое лицо в сочетании с красным носом вызвать просто не могло. Конечно, теоретически красное на сером смотрится достаточно эффектно. Но не в данном варианте.
К этому следовало добавить немытые и нечесаные волосы паклей, беспросветно несчастные глаза и кривой рот.
Всё это лежало пластом и мечтало умереть. Попутно сочиняя стихи, дабы скоротать время в ожидании смерти.
На всю свою смертную грешность похожа Лежу помираю. Вам по фиг? Мне тоже. О чем сожалеть? Ведь ни рожи, ни кожи. Не дура была, но не умная всё же…Предсмертный шедевр был прерван отчаянным воплем в дверь. По своему опыту я знала: если мой звонок так безбожно кричит, значит, кто-то очень сильно мучает его снаружи. А столь зверски издеваться над техникой может только моя лучшая подруга Инга.
Инга, к слову говоря, была гораздо успешнее, чем я. Во-первых, у неё, в отличие от меня, было новое пальто. Да ещё точно такого фасона, о котором я мечтала всю жизнь! Во-вторых, она могла позволить себе каждый месяц ходить в парикмахерскую и даже делала там маникюр. В-третьих, ей недавно подарили кольцо с бриллиантом. Не говоря уже о таких мелочах, как муж, высокооплачиваемая работа и очаровательная маленькая машина голубого цвета, похожая
Вот и сейчас, когда я наконец доплелась до двери, Инга сияла новым мелированием волос, вертела в руках ключи от машины, а в ногах у неё лежал мужчина.
Правда-правда!
Правда, это был наш в дупель пьяный сосед дядя Коля, который периодически заваливался отдохнуть прямо на лестничной площадке. Да и лежал он как раз между нами. Так что с тем же успехом можно было сказать, что лежит он не у её, а у моих ног. Но тогда мне так не показалось. Я лишь подумала: «Чёрт возьми, как она эффектно выглядит! Просто богиня!»
И как вы думаете, зачем эта богиня пожаловала ко мне?
Пожаловаться, как ей плохо живется.
— Плохо! — не глядя переступая через поверженного мужика, горестно вздохнула она в ответ на мой вопрос: «Как дела?»
— Ну тебе-то чего плохо! — возмущённо воскликнула я, с размаху ставя чайник на конфорку.
По моему тогдашнему мнению, любая женщина, взглянув на такое потрёпанное, лохматое, распухшее чмо, как я, должна была прийти в прекрасное расположение духа, будь она хоть старой горбатой эскимоской. Но Инга тогда сдуру этого не сделала.
— У тебя работа… — начала я перечень ее вопиющих удач.
— Да что работа! Ни удовольствия, ни самореализации. Осточертела она мне, — фыркнула она, нервно насилуя мою зажигалку. В ответ зажигалка только злобно шипела, возмущённая таким обращением.
Выдрав у неё из рук очередную мученицу от техники, я подкурила Инге сигарету. Она зверски затянулась и выдохнула вместе с дымом:
— Не понимаю, какого чёрта я должна для них всё это делать?
(Вот уж год, как Инга достигла того положения, о котором мечтала ещё с института, — общалась с первыми лицами страны и получала тысячу долларов в месяц, не считая побочных явлений).
— За свою зарплату, — справедливо гаркнула я. И даже чайник вскипел от возмущения и отчаянно затрубил в свисток, изо всех сил выражая мне свою солидарность. Но Инга нас проигнорировала.
— …Да ещё и нянчить Петра Петровича! — самозабвенно ныла она дальше. — О Господи! Сил моих больше нет…
(Петрович был начальником её начальника. И уже полгода у них с Ингой тянулся хоть и платонический, но чрезвычайно полезный для службы роман. Однако этот «хам, бездарь и жлоб» до слёз возмущал мою подругу тем, что периодически имел наглость давать ей указания по работе).
— А кроме того, — тоскливо простонала эта сидорова коза, демонстративно умирая у меня на глазах, — никакой личной жизни…
— Здравствуйте, — взбеленилась я. — А муж?
— Муж? — чистосердечно удивилась она. — А при чём здесь муж?
(Несмотря на её собственный приличный доход, муж одевал Ингу с ног до головы, сам покупал продукты, стряпал завтрак, обед и ужин и, кроме того, был самым верным мужчиной, которого я видела в жизни. А уж поверьте, на эту гадость я насмотрелась предостаточно).