Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса
Шрифт:
Палуба была залита водой. Дотти задержалась за дверью. В воздухе висели соленые брызги. Удивительно, как она сумела столько сделать, чтобы ему помочь, если вспомнить, какими путами связал ее этот сморчок. Теперь же от нее требовалось всего лишь не потерять его куртку, парик и солнцезащитные очки. По серому небу гуляли пурпурные всполохи. Пока Фрэнк Онионз поскальзывался, силясь перетащить Уоррена Хастингса на корму «Блистательного бродяги», он чувствовал себя Одиссеем, который спасается с острова Цирцеи, Ясоном с его аргонавтами в поисках золотого руна. Уже скоро он достигнет того теплого, приветливого берега, который обещала ему Дотти.
Еще несколько рывков, и он вцепился в кормовое ограждение, крепко держа Уоррена, хотя оба они промокли до нитки, а небо уже было не отличить от моря. Потом Фрэнк ощутил, как вздымается над волнами стальная громада кормы «Блистательного бродяги»,
– Хватит дергаться, сволочь! – прокричал Фрэнк в бурю, хотя Уоррен и не думал дергаться.
Когда корабль вздрогнул и начал падать в обратную сторону, он снова попытался поднять Уоррена, и на этот раз ему удалось. Сейчас, когда они вдвоем плясали на накренившейся палубе, Фрэнк стоял совсем близко к мертвецу, что его вовсе не радовало, и даже в неровном свете заметил, что, несмотря на серую кожу, впалые щеки и цыплячью грудь, в Уоррене Хастингсе осталось нечто, вроде бы не до конца мертвое. Наверное, это было у него в глазах, лишившихся выпуклых солнцезащитных очков, или же в изломе губ, с которых смыло пудру и румяна. Мертвяк, должно быть, сообразил, что происходит, однако по-прежнему не пытался сопротивляться и не выказывал страха. Если в его взгляде и читалось что-то, когда Фрэнк наконец-то сумел подсунуть одну руку под мокрую и пустую подмышку Уоррена, а другую – под еще более пустую мошонку и одним финальным рывком перебросить его через ограждение, то больше всего это было похоже на облегчение. Или даже жалость…
– Получилось? Как ты?
Дотти к этому моменту сумела выбраться на палубу. Заклятие импринтинга уже было сломлено, и она быстро обвила его руками. Они поцеловались, порывисто и страстно.
– Я люблю тебя, Фрэнк, – сказала она.
Руки у нее оказались сильные, и, когда завыли сирены и по палубе зашарили лучи света, она увлекла его за спасательную шлюпку с подветренной стороны, вынула из кармана плаща что-то серебристое, и оно задрожало и развернулось живой драгоценностью.
– Я люблю тебя.
Она снова это сказала и поцеловала его еще крепче, а он ощутил на шее что-то острое.
– Я люблю тебя.
Она обняла его сильнее, чем прежде, когда в ухе вспыхнула боль.
– Я люблю тебя.
Она повторяла это снова, и снова, и снова.
Где он только ни был. Чего он только ни повидал. Он смотрел сверху на Землю, такую маленькую, что мог бы закрыть ее большим пальцем, он плавал по небу над вершиной Эвереста. Если бы все это великолепие можно было купить, Фрэнк Онионз охотно заплатил бы любую цену. Хотя самым великолепным из всего, перед чем меркли все восходы луны и закаты солнца, была постоянная радость от общества Дотти. А деньги – и даже все невероятные вещи, какие можно за них купить: стеклянные террасы, сады на подводных лодках, возрожденные дворцы Бирмы, – они всего лишь та река и та монетка, обол. Быть с нею, делиться с нею своей плотью и кровью – вот переживание, перед которым меркнет даже самый яркий сексуальный экстаз.
Дни сменяют друг друга. Живые умирают, мертвые живут, но любовь Фрэнка к Дотти неизменна. Всего пару раз он оглядывался на путь, сведший их вместе, – так с трепетом взирают на отпечатки босых ног, оставленные на древнем полу. Теперь он знает, что настоящий Уоррен Хастингс сочетался браком со своей прелестной шестой женой за несколько месяцев до смерти или же простого исчезновения при обстоятельствах, которые в иные времена и в других культурах сочли бы подозрительными. И после того – как и до – Дотти оставалась такой же ошеломительно прекрасной и лишенной возраста. И при ней всегда находился компаньон, которого она предпочитала именовать своим мужем. Иногда, когда это уместно, она даже называет его Уорреном. Фрэнку нет нужды спрашивать, почему Дотти предпочла смерти жизнь. Он и сам прекрасно понимает. В конце концов, зачем тому, у кого есть деньги и выбор, дожидаться прихода старости и болезней, чтобы затем воскреснуть? И на какие жертвы и поступки он ни решится, чтобы остаться прекрасным навеки?
Дотти – мир Фрэнка, его магнит. Он живет с нею и в ней и с радостью отдает ей органы, конечности и телесные жидкости. Что до него самого, он сознает, что теперь уже не тот холеный самец, который когда-то подпал под ее обаяние. На прошлой неделе на стеклянных равнинах под Парижем он отдал ей добрую порцию своего костного мозга и третью отращенную почку. Из-за этой и прочих донорских операций, а также
В тех кругах, где они вращаются, весьма далеких от орд любителей старинных развалин с «Блистательного бродяги», всех этих безропотно усопших представителей среднего класса, отношения Фрэнка и Дотти вполне обычны. Как она сказала ему однажды – теперь кажется, что это было в другой жизни, – кто теперь знает и кому есть дело до того, что законно, а что нет? Время от времени, когда иссохшие человеческие оболочки, которые сопровождают Дотти и ее друзей, вот-вот истощатся совсем, они отправляются на несколько недель пожить жизнью простых смертных, насладиться охотой на свежий, всегда готовый делиться набор запчастей. Они называют это «вспять через Стикс». Это новый вид симбиоза, тот самый импринтинг, и Фрэнку подобные отношения кажутся почти идеальными. Лишь иногда, когда боль и слабость в истончившихся костях становятся совсем нестерпимыми, он глядит на этих золотистых созданий, окружающих его, и спрашивает себя: кто теперь действительно мертв, а кто жив?
Тэд Уильямс
И вестники Господни
Тэд Уильямс завоевал всемирную известность после выхода первого же романа, «Хвосттрубой, или Приключения молодого кота» («Tailchaser’s Song»), который благодаря своему высокому уровню и преданности читателей сумел возглавить списки бестселлеров «New York Times» и «London Sunday Times». Перу Уильямса принадлежат романы «Трон из костей дракона» («The Dragonbone Chair»), «Скала Прощания» («The Stone of Farewell»), «Башня Зеленого Ангела» («То Green Angel Tower»), «Город золотых теней» («City of Golden Shadow»), «Река голубого пламени» («River of Blue Fire»), «Гора из черного стекла» («Mountain of Black Glass»), «Mope серебряного света» («Sea of Silver Light»), «Час Калибана» («Caliban’s Hour»), «Дитя древнего города» («Child of an Ancient City») (совместно с Ниной Кирики Хоффман), «Война цветов» («The War of the Flowers»), «Марш теней» («Shadowmarch») и «Игра теней» («Shadowplay»), «Восхождение тени» («Shadowrise») и «Сердце тени» («Shadowheart»), а также повесть «Явившийся в пламени» («The Burning Man») и сборник «Ритуал. Малая проза» («Rite: Short Work»). В качестве составителя он выпустил антологии «Зеркальный мир Тэда Уильямса. Иллюстрированный роман» («Tad Williams’ Mirror World: An Illustrated Novel») и «Сокровищница фэнтези» («А Treasury of Fantasy»). Помимо романов, Уильямс пишет сюжеты для комиксов и кино- и телесценарии и является соучредителем интерактивной телекомпании. Вместе со своей семьей он живет в Вудсайде, Калифорния.
Перед нами динамичный захватывающий триллер о преданном воине Господа, чья вера подвергается испытанию во время его самой опасной миссии…
Семя бубнит, мурлычет, соблазняет, наущает…
«Один мудрый человек с нашей родной планеты сказал: „Человек способен изменить свою жизнь, изменив свой образ мыслей“. Для по-настоящему убежденного человека нет ничего невозможного. Вся Вселенная в наших руках!»
«Посетите „Оргазмий“! Теперь он открыт круглосуточно! Мы принимаем „карточки сенатора“. „Оргазмий“ – здесь на первом месте вы, и только вы!»