Лучше бы я осталась старой девой

Малышева Анна Витальевна

Сергей Даниленко, любовник Инны, добавил от себя, что гостья была совершенно без денег, Инна очень хотела дать ей в долг, но не могла найти нужную сумму. Сказал, что девушка вела себя надменно и вызывающе, отрицательно отзывалась о нем Инне, всячески старалась их поссорить, видимо, мечтала приобрести на подругу как можно большее влияние. Типичная хищница. Куда она делась – не знает. Сын действительно на русского не похож. Крючковатый нос, чернявый, курчавый, очень наглый и живой ребенок. Он подтвердил слова Александры о подаренных вещах, описал платье, в котором в первый раз увидел девушку. Это платье когда-то носила сама Инна. Он очень нервничал, дергался, когда ему задавали вопросы, казался потрясенным страшной смертью любовницы. Говорил, что все это ужасно, что никого из ее приятелей не знает… Упомянул детское легкомыслие своей любовницы, ее наивность, добрую душу, доверчивость. Подробно рассказал об их романе,

разводил руками, болезненно морщился, говорил, что это для него удар, что Инна была ему очень дорога, несмотря на размолвки между ними… Нет, он ее не ревновал, это было бы глупо при такой работе, какая была у Инны. Кажется, она не заводила знакомств ради денег, хотя точно он ничего утверждать не может. Про какого-то араба или кавказца слышит впервые, никогда не видел Инну с кем-то подобным. На предположение следователя о том, что Инна могла познакомиться со своим убийцей в клубе во время консумации, развел руками. По его мнению, Инна ненавидела эту консумацию, считала ее черной стороной своей профессии, и даже если бы ей в зале встретился порядочный человек, она никогда не завела бы с ним отношений, только потому, что познакомилась в таком месте. Упомянул ее гордость, чувство порядочности, которое не могла сломить даже такая работа, сказал, что Инна безумно любила дочку, которую родила всем наперекор… Именно из-за ребенка она и стала заниматься подобным делом. Нельзя себе представить ничего более неподходящего для Инны, чем стриптиз. Он совершенно отвергает возможность, что Инна могла прислать кого-то за ребенком. Она доверяла его только няньке, да и то скрепя сердце, поскольку особа эта невнимательно следила за девочкой, обирала Инну, пользуясь ее беспомощностью – девушка не могла больше ни к кому обратиться, отношения с семьей были разорваны. Об отце ребенка никогда ничего не слышал. Инна обходила эту тему стороной, не терпела даже намеков. «Она только моя!» – сказала как-то про дочку. С него взяли подписку о невыезде, он пытался что-то лепетать об Австрии, но его не слушали. У Сергея было абсолютное алиби на ту ночь, когда пропала Инна, и даже на весь последующий день. Ночевал в своей квартире – это засвидетельствовали его мать и младший брат, долго спал утром, потом занимался в тренажерном зале, был на репетиции. И все же парень нервничал. О пропавшем кошельке его спросили вскользь. Он ответил, что ни о чем подобном не слышал, и покрылся потом. День в самом деле был очень жаркий.

Искали и допрашивали всех знакомых Инны, каких только можно было найти. В основном это были ее бывшие подруги по институту, в котором она когда-то училась. Знакомых мужского пола, как ни странно, у девушки почти не было. Те подруги, которых удалось отыскать в городе (многие на лето разъехались), совершенно ничего не знали о жизни Инны. Все они давно не виделись с нею, ни о каких подозрительных знакомствах не слыхали. Для некоторых явилось новостью даже то, что она родила ребенка. Им описывали внешность девушки, которая гостила у Инны, называли имя и город, из которого та приехала. Одна девушка как будто припоминала подобную внешность, но не была уверена насчет имени. Наконец кто-то вспомнил – у Инны была подруга, вместе с которой та вела аэробику. Но занятия проводились в общежитии, и девушка, кажется, тоже жила в общаге. Кто теперь, после такого перерыва во времени, сможет ее вспомнить – было неизвестно. Она училась на пару курсов выше Инны, так что знакомые Инны отпадали, а знакомые той девушки по общаге тоже давно разъехались. Искали бывших студентов-москвичей, которые предположительно должны были учиться с исчезнувшей Леной. Следователь отправил помощника в отдел кадров института, и там все внезапно прояснилось. Кадровичка сразу вспомнила фамилию той девушки.

– Леночка Селянина, – охотно сообщила она. – Я ее прекрасно помню. Очень вежливая девушка, воспитанная. Она из Питера, и ребеночек у нее был. Вот только муж ее мне не нравился.

– Чем же? – обрадовался помощник следователя. Он не рассчитывал на такую скорую удачу.

– Восточный человек, скользкий такой, уклончивый… Кажется, Леночка с ним очень мучилась. У них никогда не было денег, он не мог платить за свое обучение, он ведь иностранец. Кажется, он все же закончил институт. Или нет? Это вы спросите у заведующего отделом международных связей, я этого парня плохо знала. Но на лице написано, что человек малой порядочности.

– Откуда же он был?

– Араб. Откуда – не помню. То ли Иордания, то ли… А что с Леночкой?

Он не ответил, спросил:

– А с Инной Алексеевой они дружили? Я имею в виду Селянину.

– Да, они были подружки. Только в последнее время у них что-то разладилось, но неудивительно – Лена родила, Инна собиралась. Каждая в такое время думает о себе, а не о подругах. Рановато девочки обзавелись детьми, конечно, сейчас все это очень рано.

А Лена вполне могла бы поступать в аспирантуру, у нее была такая светлая голова!

– Кажется, девушки вели аэробику в общежитии? – поинтересовался он, уже для полной ясности. – Вы не знали об этом?

– Вели! – кивала та. – Обе были с такими прелестными фигурками, просто куколки… Инночка – та немножко слишком высокая, но это ее не портило. А Лена – просто загляденье, ростом пониже, женственней… Даже после родов не испортила фигуру, – с нежностью лепетала кадровичка. – Я так часто их вспоминаю. А что случилось?

– Инна Алексеева погибла, – сообщил тот. – А Лена Селянина предположительно жила у нее в последние дни перед ее гибелью. Потом исчезла. Мы пытаемся найти ее и выяснить, не случилось ли с ней чего-то.

Следующие пять минут он потратил на то, чтобы привести кадровичку в чувство. Сознания та не потеряла, но начала задыхаться, схватилась за сердце, а потом заплакала – тихо, испуганно.

– Что же это такое… – выдавила наконец она. – Инночку убили? За что? А ребенок?

– Ребенок пропал, – коротко ответил следователь. Он предпочитал не уточнять, что девочку увез некий араб. – Мы ищем. Пытаемся выяснить мотивы убийства и похищения. Нам совершенно необходимо найти Лену Селянину. Адрес у вас есть?

– Адрес… – лепетала та. – Да, где-то должно быть, в деле, все дела у нас хранятся.

Несмотря на свое плачевное состояние, кадровичка нашла питерский адрес Лены, даже сама переписала его, протянула бумажку и, трясясь от рыданий, прошептала:

– Вы сразу сообщайте, если что-то новое… Я спать не могу – ужас в общежитии. Вы слышали, нет? Убили молоденькую девочку, Наташу Гарину из Рязани…

Об убийстве в общежитии помощник следователя ничего не знал. Обстоятельства этого дела были выяснены тем же вечером. В общежитие, как предполагалось по одной версии, проник некий человек, пока вахтеры отлучались, чтобы помочь кричавшей где-то женщине. Женщина эта существовала только в их рассказах, в этом районе в ту ночь не было ни одного зарегистрированного изнасилования, ограбления, не говоря уже об убийстве. Осложнялось все тем, что пьяная компания, в которой развлекалась убитая, курила в ту ночь анашу, тем, что жертва была беременна, и еще тем, что никто, в сущности, ничего не заметил. Все свидетели, находившиеся в общежитии в ту ночь, до сих пор там проживали – хотя не имели на то никакого права. Ректор в интересах следствия сделал исключение и не разослал всех по домам, чтобы ребята были под рукой. Интересно было то, что в показаниях вахтера, дежурившего в тот вечер на вахте, мелькал некий араб, который будто бы вошел и сразу вышел, увидев на вахте человека. Еще фигурировала личность гражданина Сирии, бывшего студента, от которого, по всем показаниям, была беременна жертва. Следователя поразила фраза из протокола: «Это муж Лены Селяниной, но она ничего не знала о том, что он спутался с Наташкой».

В общежитие выехали в тот же вечер. К этому времени следователь уже имел фотографию Арифа – помог заведующий отделом международных связей. Этот же заведующий сказал, что Ариф не продлевал свой паспорт, жил в Москве без регистрации и прописки и что с ним могло случиться – он не знает. Может быть, он выехал в Сирию, но ему об этом ничего не известно. Прихватили с собой и фоторобот, составленный Александрой. Несмотря на арабский тип лица, сходства между Арифом и человеком, который увез Оксану, не было никакого. Вахтер, которому показали поочередно оба изображения, категорически отверг кандидатуру Арифа, насчет фоторобота сказал, что узнать трудно, он видел этого человека мельком, не рассмотрел, только мелькнула мысль, что араб.

– И все же? – настаивал следователь, возбужденный тем, что два независимых дела внезапно начинают вязаться в один узел. – Скорее этот, чем тот?

– Скорее, конечно, этот… – солидно ответил Максим, указывая на фоторобот.

– Акцент у него был?

– Он ни слова не сказал.

– Когда он заходил?

– Вечером, а время не помню…

– У него была машина?

Максим озадачился, подумал и наконец сказал, что сразу после ухода араба во дворе завели мотор, но он не знает, сел этот человек в машину или ушел пешком. Одет был небогато. В глаза не бросалось.

– Ты понимаешь, что получается, – сказал следователь помощнику. – Гарина была придушена и выброшена из окна. Алексеева была задушена насмерть, ее не топили, вода в легкие не попала. Почерк? Не просто задушить или придушить, но еще инсценировать самоубийство. Хотя в случае с Алексеевой не знаю, что там было инсценировать. В такой луже не утопишься. Зачем он выбросил из окна Гарину? Причем выбрасывал живую, а не мертвую, это ясно, придушил слегка, чтобы не сопротивлялась. Ему легче было бы задушить ее совсем и спрятать в пустой комнате, таких полно. Искали бы неделю, не меньше. А так… Словно позаботился, чтобы все скорее узнали о случившемся.