Лучше не бывает
Шрифт:
– И кто же из нас был больше виноват? – завелась Маргарита Петровна. Дочь прозрачно намекала на ее развалившийся брак с отцом.
– Мой ответ тебе не понравится.
– Хорошо. Ничего не говори. – Маргарита Петровна обняла дочь. – Я хочу нянчить внуков и видеть твои сияющие глаза. Тогда пойму, что не зря осталась на этом свете.
– Тебе все еще нужны доказательства?
Полина уткнулась матери в грудь, задыхаясь от подступивших слез. Она была влюблена, а мама, как всегда, не могла вырваться из плена собственных ошибок. Она верна себе. Наверное, не стоило приносить ей все эти фотографии, хвастаться.
Мужчина ее мечты открывал для нее мир, в котором ей было так уютно, спокойно, легко. Она забыла о возрасте, прошлых ошибках, похоронила свои обиды и была в шаге от того, чтобы выполнить просьбу тети Киры. Всепрощение стояло на повестке дня. Хотелось любить весь мир. Но что-то мешало наслаждаться нежданным счастьем. Глубоко в душе поселилось сомнение в долговечности и искренности чувств. Нет, в себе Полина не сомневалась.
– Проклятый возраст, – прошептала она, отстраняясь от Маргариты Петровны. – Это он мешает мне дышать полной грудью.
– Тебе ли говорить о возрасте? Просто забудь обо всем, что отравляет жизнь. Это единственный способ быть счастливой. Не бороться, а просто быть выше, понимаешь?
Полина кивнула. Маргарита Петровна улыбнулась. Никто не знает, чего ей стоило перестать считать себя неудачницей. В конце концов, не каждой женщине удается стать образцовой женой и матерью. Вот и она в какой-то момент сломалась. Сломалась, не выдержав предательства любимого. Сколько лет прошло, а она так и не изменила своего мнения на этот счет. Ее предали. Она хотела отомстить. Всем и Полине в том числе. За что ей? За то, что продолжала любить отца.
– Все будет хорошо, мам. – Полина прервала ход ее мыслей, поднялась, взяла пачку фотографий.
– Ты кого уговариваешь?
– Он сказал, что я никогда не пожалею, что допустила его так близко.
– Ты поверила?
Полина пожала плечами. Маргарита Петровна понимающе кивнула. Она давно перестала верить словам. Время покажет, на что способен мужчина, ворвавшийся в жизнь ее дочери. Если это бескорыстная любовь – она снова поверит в существование настоящей любви. А главное, в то, что счастье никогда не пройдет стороной, если вовремя распахнуть ему дверь. Свое счастье она упустила. Дверь оказалась заколоченной…
Они ехали к нему на дачу. Шахов предупредил, что не любит размеренной загородной жизни, поэтому появляется там крайне редко. Речь шла не о царящем там беспорядке, а равнодушном отношении хозяина к своей собственности.
– Кто же следит за домом? – поинтересовалась Полина.
– Есть сторож и женщина, которая периодически убирает и готовится к моему приезду.
– Я бы с удовольствием жила за городом, – Полина смотрела в окно. Едва тронутые позолотой осины и березы, сухая трава, прозрачный, звенящий утренней прохладой воздух – считанные дни осталось хозяйничать лету. Любимое время года, принесшее столько счастья. Полина вздохнула.
– Что? – Шахов удивленно посмотрел на нее.
– Отпуск пролетел. Лето заканчивается.
– Ну и что?
– Не люблю осень с ее дождями, сыростью, грязью вперемешку с листьями.
– А как же: «…в багрец и золото одетые леса…»? – улыбнулся Дмитрий.
– По мне уж лучше: «Мороз и солнце день чудесный…»
Остаток дороги они провели в молчании. Шахов включил радио. Незатейливые песенки навеяли на Полину легкое нестроение. К тому же она была рада вырваться из города. Перспектива провести выходные на даче Дмитрия оказалась весьма кстати. Полина затеяла небольшой ремонт. Маргарита Петровна отговаривала ее, прозрачно намекала, что планируемые преобразования ничего принципиально не изменят. Но Полина была неумолима. Она нуждалась в переменах, свежести. Ей нравилось чувствовать себя хозяйкой и самой решать, что и когда делать. Спасибо тете Кире.
На стенах – свежие обои. Клеила с подружкой, для которой ремонт – ее работа. Полина нуждалась в помощи. Она не умела шпатлевать, грунтовать, зачищать стены, а клеить обойные полотна самой – это сродни садизму. После Полина кое-что подкрасила, заказала новую прихожую. Этим утром покрыла лаком паркет. Поднялась затемно и принялась за дело. Она могла бы нанять для этого рабочих, но ей хотелось сделать как можно больше своими руками. Работы она не боялась. Все, за что бралась, делала легко, с настроением. Энергии прибавляло ожидание встречи с Дмитрием. Полина была на подъеме. Ей удавалось все. Неприятности, которые взяли ее в плотное кольцо, были вынуждены отступить. Как-то незаметно наладилась обстановка на работе, отношения с мамой стали более доверительными.
– Да ты светишься изнутри! – говорили знакомые при встрече.
Полина только загадочно улыбалась. Теперь у нее не было проблемы выбора. Шахов постепенно занимал все большее пространство в ее сердце. Полина полюбила настолько сильно, насколько могла полюбить женщина, истосковавшаяся по ласке, нежности, сильному плечу.
– Что ты думаешь обо всем этом? – Шахов остановил машину на опушке леса. Макушки деревьев были едва тронуты увядающим великолепием наступавшей осени. А чуть поодаль виднелся краешек озера, в котором отражалось холодное голубое небо. Линию горизонта покрывал кажущийся бесконечным сосновый бор. От этого величия захватывало дух, время теряло смысл.
– Какая красота! – воскликнула Полина.
– Я знал, что тебе понравится, – равнодушно взирая на открывшийся вид, заметил Шахов. – Ты у нас натура романтическая.
– А ты?
– И я, но не в такой степени.
– Я жила бы здесь, забыв о душном суетном городе.
– Не верю я тебе, Полина Сергеевна. Ты – дитя своего времени, дитя цивилизации. Без выхлопных газов и своей бетонной коробки начнешь чахнуть. Дай тебе все, ты умрешь со скуки.
– Зато ты – другое дело, да?
– У меня всегда есть выбор.
– А я должна безропотно принимать то, что предлагают? – обиделась Воробьева. – Бедная, неизбалованная, одинокая, скучающая женщина. Зачем же ты искушаешь меня?
– Я не это имел в виду, совсем не это.
– А что, Дима?
– Прости. Я глупость сморозил.
– Ты не замечаешь, когда унижаешь меня. – Полина закрыла глаза. – Ты не виноват. Мы из разных миров. Зачем делать вид, что это не так? Мне будет казаться, что ты снисходишь. Тебе – что я не могу подняться.