Лучшее из "Молот и Болтер"
Шрифт:
Отделение Гилеаса, не теряя ни секунды, ринулось вниз из кормового люка «Громового ястреба» смертоносными серебряными метеоритами. Корабль полетел дальше, своевременно отвлекая внимание собравшейся группы налётчиков эльдар, которые не сводили с него глаз, паля из тяжёлого оружия и пытаясь сбить его на землю.
К несчастью для них, на землю упало лишь пятеро закованных в серебро ангелов воздаяния.
На этом практически безвоздушном камне не было ветра, однако словно легчайшее дуновение всё же упреждало убийственный спуск Серебряных Черепов. Они явились, прочертив
Как один, плотная группа ксеносов развернулась единым синхронным движением, когда пять тел глухо ударили в поверхность скалы. Взметнулась огромная туча аметистовой пыли, скрыв их из виду. От места удара пыль, словно распускающийся бутон, расходилась в стороны, яростно завиваясь и словно возвещая о неминуемой смерти. Но вот пурпурная завеса начала рассеиваться — и сцена прояснилась.
Приземлившись немного впереди от своего отряда, Гилеас, в неглубокой воронке, оставшейся от удара его керамито-пластального тела, медленно поднял голову и бесстрастно уставился на своих заклятых врагов. Всей своей огромной тушей он припал к земле, уперев в неё кулак. Он походил на некоего первобытного зверя, сжавшегося как пружина и готового прыгнуть на добычу. Оружие эльдар смолкло: те торопливо оценивали новую, неожиданную угрозу. Быстро раздались отрывистые команды. Но не достаточно быстро.
На этот раз в усмешке, что искривила губы Гилеаса под маской шлема, не было веселья. Горящие красным линзы встретили взгляд одного из эльдар — и накопленная за века ненависть к этой расе и всему их нечистому роду, наполнила десантника. Линзы окрашивали всё вокруг в красный, точно как та кровь, которую он планировал взыскать с врагов. Страшный голод, который дал ростки ещё на борту «Грозового ястреба», яростное желание стереть врага с лица земли, теперь полностью распустился у него внутри. Откликнувшись почти мгновенно, силовой доспех выпустил в кровь смесь боевых стимуляторов.
«Я — рука воздаяния! В деснице моей — орудие божественного суда Императора. В сердце моём — свет Императора! Через меня да не будет границ гневу Императора, покуда не исчезнет враг. Через меня да познают нечестивые твари, что значит перейти дорогу Серебряным Черепам!».
Почти нехотя он нажал штифт активации Затмения. Цепной меч с угрожающим рыком ожил, отозвавшись на прикосновение увеличением оборотов так же легко, как делал это в день, когда впервые покинул оружейную.
«Я Гилеас Ур’тен из Серебряных Черепов!»
Отрывистый рокот меча снизился до воинственного урчания.
«И я — ваша погибель!»
— Счётники, — приказал Гилеас по общему каналу отделения с таким спокойствием, точно давал сигнал к перекличке, — в атаку!
Врубив прыжковые ранцы, отряд прыгнул со смертоносной точностью прямо в гущу врагов. Скоординированный рёв движков стал сигналом, что конец эльдар более чем близко.
Затмение пел свою песню кровавой ярости, вгрызаясь в тела чужацких воинов, и Гилеас чувствовал, как взмывает душа на крыльях этой музыки. Перед глазами у него танцевали и мелькали шлемы ксеносов, превращаясь просто в мишени. Он отвечал вызывающим
— Ваширо, должно же быть какое-то решение!
Аргенций грохнул кулаком по прежде безукоризненному мрамору стола. Тот громко треснул, уступив силе его ярости и заставив немало орденских служек спасаться в ужасе от гнева хозяина.
— Я понимаю вашу разгневанность, милорд, но воля Императора остаётся неясной.
Ваширо говорил спокойно, сохраняя нейтральное выражение на лице. Уйдя в глубокую медитацию, он бросал руны снова и снова, и каждый раз они давали один и тот же ответ.
Неуверенность. Сомнение.
И кое-что ещё. Кое-что гораздо, гораздо более худшее. Кое-что, для чего многие из Серебряных Черепов были слабо подготовлены. Это было трудно признать честно, но Ваширо понимал, что это правда.
Перемены.
— Брось руны ещё раз.
— Я общался с Императором не менее десяти раз, милорд. На эту головоломку простого ответа нет.
— Да почему это должна быть головоломка?!
За вспышкой ярости и криком Аргенция наступила внезапная, можно сказать, потрясённая тишина. Даже шум в тренировочном секторе на секунду замер. Аргенций тяжело осел, сиденье тревожно скрипнуло под немалым весом магистра.
— Прими извинения, мой друг.
— В них нет нужды, милорд, — Ваширо остался стоять. — Вы должны понять моё положение. Мне было даровано видение. Если я истолкую волю Императора неверно, то вред, нанесённый ордену, может оказаться неисправимым. Мне нужно время. С вашего позволения, я удалюсь, чтобы подготовить собрание прогностикатума.
Аргенций довольно долго вглядывался в усталое, потемневшее лицо Ваширо. Как человек может оставаться таким спокойным перед лицом столь раздражающей (по крайней мере, для него) ситуации вопреки всякой логике?
— Мы устарели, — заметил Аргенций горько, глядя на советника. — Я давно это чувствовал, но с таким… я ещё не сталкивался. Я только лишь прошу благословения Императора, чтобы воздать должное хорошему, преданному воину. Но всё, что я получаю в ответ, — это бесконечное затягивание и просьбы посидеть старикам в тёмной комнате, пропахшей ладаном, и потрепаться о «головоломке».
Аргенций смолк. Он знал, что едва не преступил границу оскорбления, но Ваширо остался невозмутимым.
— Вы рассержены, милорд, поэтому я сделаю вид, что не заметил оскорбления, — взгляд Ваширо, которым он наградил Аргенция, был тому очень хорошо знаком. Магистр ордена заёрзал, чувствуя себя ребёнком, которому выговаривает взрослый. — Прогностикатум обсудит вопрос, и мы найдём решение. Положитесь на нас.
Аргенций не ответил. Будучи первым капитаном, он когда-то побыл членом прогностикатума. И прекрасно знал, что это значит. Ваширо продолжал: