Лучшее место на Земле
Шрифт:
Спал Ит все хуже и хуже, почти каждую ночь он просыпался от духоты и выбирался на улицу, там становилось полегче. Один раз его поймал во дворе почему-то сильно задержавшийся на работе Федор Васильевич и на следующий день учинил форменный допрос, в результате которого Ит снова очутился в палате, где провел в этот раз целую неделю.
– Что вы делаете? – страдальчески вопрошал Федор Васильевич. – Господи, до чего вы себя довели?! Ит, я вас очень прошу, возьмите себя в руки, пожалуйста. Нельзя же так!..
– Почему? – безучастно спросил
– Да потому, что вы себя в могилу загоните! – в отчаянии ответил шеф лаборатории контактов. – Если вам себя не жалко, то вы хоть нас пожалейте!
– Каким образом?
– У вас депрессия. Вы сами что, этого не видите?
– Ну и что? – вяло удивился Ит. – Ну да. Депрессия.
– О, боже… Ит, вам надо лечиться. И срочно. Вы сейчас выглядите хуже, чем в тот момент, когда вышли из комы, черт побери! Если у вас не получается справиться самостоятельно, то вы должны начать принимать антидепрессанты, снотворное, седативные… Вы опять едите один раз в день, да? Не врите, я же вижу, насколько сильно вы похудели.
– Почему я должен это делать, если я не хочу?..
– Да потому, что я не могу спокойно смотреть, как на моих глазах погибает человек! – взорвался Федор Васильевич. – И в данный момент мне наплевать на то, что вы – гость. Это не имеет значения.
– Даже так?
– Да, даже так.
Ит ничего не ответил. Он сидел на стуле и неподвижно смотрел куда-то на пол у себя под ногами. Граница солнечного квадрата и глубокой тени под массивным дубовым столом…
– Если бы вы хоть как-то смогли начать реагировать. – Голос Федора Васильевича стал просящим. – Ну хоть на что-то. Я вас очень прошу, начните принимать препараты. Сейчас хотя бы недельку пролечим, отдохнете и выспитесь, а потом…
– Я не хочу, – ответил наконец Ит. – Можно, я пойду?
– Куда?..
– Куда-нибудь. Не знаю.
Отсюда. Ответ был – отсюда, но Иту он в тот момент просто не пришел в голову.
– Никуда вы не пойдете.
Снова палата. Снова одиночество и закрытая дверь. Таблетки он просто оставлял на тумбочке, а еду, чтобы не приставали, стал выбрасывать. Спать в палате было действительно полегче, поэтому спал он много, но все равно через неделю, когда Федор Васильевич разрешил вернуться вниз, в общежитие, Ит испытал даже какое-то облегчение из-за осознания простого факта, что от него наконец отстанут.
Вечером того же дня он снова отправился бродить, прихватив неизменную книжку. После недели почти что полной изоляции город показался ему излишне шумным, и Ит вскоре свернул с привычного маршрута и побрел куда глаза глядят, лишь бы было поменьше людей. Случайно забрел в какой-то новый двор, и вдруг…
Запах.
Ит остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.
Этот запах…
Голова закружилась. Ит дернулся, пробежал несколько шагов и снова остановился, растерянный, чувствуя, как в душе поднимается волна обиды.
Всего лишь цветы. Маленькая клумба, которую кто-то соорудил в центре двора. Желтый лилейник, несколько вялых колокольчиков, бархатцы, кустик душистого табака. И по центру – совершенно неуместная тут крошечная елочка, на удивление живая и зеленая.
Но запах… нет, конечно, запах был просто немного похож, но для Ита он стал весточкой с того света. Словно тут, в этом дворе, побывал Фэб – побывал и ушел, навсегда, навечно, но его след остался в воздухе в виде едва слышного цветочного аромата.
В углу двора отыскалась старая, обшарпанная лавочка. Ит без сил опустился на нее, чувствуя, что душу словно бы расковыривают ржавым гвоздем. Одиночество, к которому он уже привык, вдруг обострилось, словно бы вышло на первый план – а раньше его уже почти что скрыла под собой апатия и полное равнодушие.
Он сидел долго, положив на колени никчемную книжку, не в силах находиться тут дальше и не в силах уйти. Уже практически ночью, когда на город спустилась темнота, Ит сумел наконец встать и кое-как добрел обратно до высотки.
Следующий вечер застал его в том же дворе.
И следующий – тоже.
Пару раз его пытались прогнать какие-то бабки, но вскоре отстали – одной он поднес тяжелый таз с бельем до веревок, другой сходил за хлебом, третьей помог найти внука, спрятавшегося от справедливого возмездия за разбитую банку с вареньем в дровяном сарае… Вскоре к нему привыкли, как привыкают к новому предмету, и перестали гнать. Даже наоборот, начали подкармливать и интересоваться новостями. Ит честно объяснил, что он не местный, что работает в высотке грузчиком, что ребята сильно пьют, а он непьющий… дальше пришлось врать, и он соврал, что хочет поступить в институт, а заниматься негде – вот, нашел этот двор, и если вы позволите… Ему позволили.
С тех пор Ит стал ходить в этот двор каждый вечер, как на свидания. Нет, ему не стало легче от этих походов, наоборот, тоска сто крат усилилась, и теперь Ит начал думать, что, наверное, в один прекрасный день он тут и умрет.
«Хоть что-то, – думал он. – Пусть хоть что-то у меня будет напоследок. Рыжий тогда сказал, что невозможно жить с половиной души. А с четвертью – можно? Да нет, конечно. Хорошо, что меня никто не сумеет заставить остаться».
День за днем он сидел с книжкой на лавке – и день за днем все глубже погружался в состояние невозврата, в бездну, из которой не было никакого выхода.
Утро. Пресса, газеты, этажи, почтовые ящики…
День. Жара. Пробирки, мыши, мат-перемат, позвякивание стекла, лабораторные запахи, «сюда поставь», «ой, это не нам, это в физиологию», «да куда ты прешься, не видишь, что ли, занят стол!»…
Вечер. Косые лучи солнца в столовой, бряцанье ложек и вилок, гул голосов, полтарелки каши, стакан компота, «ты куда?», «пойду, пройдусь», дворы, каналы, лодки, крапива, асфальт, разбитый поребрик рядом с привычным уже поворотом, «здравствуйте, баба Лера, а я опять к вам»…