Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)
Шрифт:
— Ты будешь стрелять в обезьян? — спросила я и внезапно поняла, что хочу получить какой-то особенный ответ, только не знаю какой.
— Вообще-то я не убийца, — сказала она. — Скорее добродушный вегетарианец. Той разновидности, которая питается мясом. Но Арчер говорит, что поместит мое фото в музее. Знаешь такие фотографии — на плече ружье, нога на туше убитого зверя, глаза смотрят вдаль. Детишек будет не оторвать от такой картинки, правда?
У нас с Эдди не было детей; Биверли, возможно, понимала, какой это больной вопрос. И Арчер избегал говорить со мной на эту тему. Она сидела в лучике света. Ее волосы, короткие и густые, аккуратной шапочкой прикрывали уши.
— Мерион все подсчитывает, во что ему обошлась моя поездка. Получается, что расходы себя не оправдали. — Она шлепнула по воде ногой, подняв мелкие брызги, которые, словно бусины, засверкали на ее голых лодыжках. — Как тебе повезло. Эдди — самый лучший.
Что правда, то правда, это было понятно любой женщине. Я ни разу не встречала мужчины лучше, чем мой Эдди, и за все сорок три года нашей супружеской жизни я всего лишь три раза пожалела, что вышла за него замуж. Я говорю это сейчас потому, что мой рассказ подходит к самому важному моменту. И я не хочу, чтобы об Эдди из-за меня плохо подумали.
— Ты все еще его любишь, да? — спросила Биверли. — После стольких лет.
Я сказала, что да.
Биверли покачала золотистой головкой.
— Тогда держись за него покрепче, — сказала она мне. Или не сказала? Что она вообще мне сказала? Я столько раз повторяла в памяти этот разговор, что теперь совершенно запуталась.
А вот дальше я помню все абсолютно отчетливо. Биверли сказала, что устала, и пошла прилечь в свою палатку. Придя в лагерь, я увидела, что мужчины играют в бридж. Меня затащили за карточный стол, поскольку Расселу не нравились его карты и он считал, ему повезет больше, если рядом с ним появится пустое место. Итак, я и Уилмет оказались против Эдди и Рассела, а Мерион и Арчер стояли неподалеку, курили и наблюдали за игрой. Из-за палаток доносился смех носильщиков.
Я бы предпочла играть в паре с Эдди, но Рассел сказал, что бридж слишком опасная игра, чтобы муж и жена играли в одной паре, тем более что рядом находятся ружья. Он, конечно, шутил, но по его лицу сказать это было нельзя.
Во время игры Рассел рассказывал о шимпанзе и их жизни. В то время о них практически ничего не знали, так что все это были только предположения. Думаю, то же самое относилось и к гориллам. В природе существует естественный ход вещей, говорил Рассел, который легко можно понять с точки зрения логики; просто нужно знать учение Дарвина.
Я не считала, что поведение пауков можно понять с точки зрения логики; да и шимпанзе тоже. Поэтому я не слушала. Я играла в карты, но тут до меня стало долетать одно и то же слово. Самец то, самец это. Ля-ля-ля, доминирование. Выживают сильнейшие, ля-ля-ля. Естественный отбор, природа с ее зубами и когтями. В общем, чепуха. Потом возник спор, можно ли ожидать, согласно теории Дарвина, что произойдет социальное перерождение моногамных супружеских пар и у всех самцов появятся гаремы. Приводились доводы за и против, но меня они не интересовали.
Открыв карты, Уилмет обнаружил, что у него только одна червовая, а закончили мы с тремя. Я уже упоминала, как Биверли говорила, что в музее Луисвилля будет выставлена ее фотография, если она убьет обезьяну.
— В общем-то я приехал сюда не ради фотографий, — сказал Арчер, — но сделать снимки тоже входит в мои планы. И взять несколько интервью. Для журналов и, конечно, для нашего музея. Моя цель — рассказать обо всем людям.
После этого
Уилмет потерял взятку, которой намеревался закончить игру. Мы проиграли, и вдруг я увидела, что червей у него только четыре, правда с тузом и королем, и все же открывать карты было с его стороны ужасно глупо. Я и сейчас так считаю.
— Я думал, вы мне поможете, — сказал он, — а так из-за вас мы вытянули только две взятки. — Как будто я была в этом виновата.
— Главное — это вытянуть, — сказала я и внезапно расплакалась, ведь он был очень маленького роста, и сказать такое было очень нехорошо. Мои слезы удивили меня больше, чем всех остальных, и что самое поразительное, мне было на это наплевать. Я встала из-за стола и пошла в свою палатку. Я слышала, как Эдди извиняется, как будто это я открыла карты.
«Резкая смена обстановки», — услышала я его слова. Эдди всегда лучше меня знал, что со мной происходит.
Однако извиняться за меня — на него это не похоже. В ту минуту я ненавидела его не меньше, чем остальных. Зайдя в палатку, я взяла флягу с водой и ружье. Никто из нас не ходил в джунгли в одиночку, поэтому никому и в голову не могло прийти, что я делаю.
Небо стали заволакивать тучи, и вскоре похолодало. Я не знала, куда идти, и ориентировалась по следам антилоп. И разумеется, заблудилась. Я решила все время поворачивать направо, а потом, возвращаясь, налево, но в этой местности мой план не сработал. У меня был свисток, но я так разозлилась, что не стала им пользоваться. Я решила положиться на Эдди, который находил меня всегда и везде.
Кажется, я шла больше четырех часов. Дважды лил дождь, после него в джунглях еще сильнее пахло свежей зеленью. Иногда выглядывало солнце, и тогда на листьях и мхах сверкали тяжелые капли воды. Я увидела следы какой-то кошки и сняла ружье с предохранителя, но потом мне все равно пришлось закинуть его за спину, потому что тропинка вела через сплетения корней. Она была едва различима и часто исчезала совсем.
Один раз я запуталась в паутине. Это был искусно сплетенный купол замечательного бледно-зеленого цвета. Никогда я не держала в руках таких прочных нитей. Паук оказался большим, черным, с желтыми пятнами на лапах и, судя по количеству трупов, перетаскивал свои жертвы в центр паутины, прежде чем спеленать. Я бы прихватила его с собой, но мне было не во что его засунуть. Конечно, по отношению к Эдди это было предательством, но так я сравняла счет.
В следующий раз я схватилась за что-то похожее на листок. И получила сильнейший ожог.
Дороге в лагерь полагалось идти под гору, я же пошла вверх. Я хотела с возвышения оглядеть окрестности и таким образом сориентироваться. К этому времени я немного успокоилась и страдала в основном от бесконечного подъема. Снова пошел дождь, и я нашла небольшое укрытие, где можно было присесть и заняться обожженной рукой. Мне полагалось быть замерзшей и очень напуганной, но ничего этого не было. Боль в руке утихала. Джунгли были прекрасны, а шум дождя звучал, как колыбельная. Помню, как мне захотелось остаться здесь, в этом месте, навсегда. Потом мне стало жарко, и это — желание пропало.