Лучшие цитаты и афоризмы
Шрифт:
В Доме актера Раневскую остановил один из руководителей Союза писателей:
— Здравствуйте, Фаина Георгиевна! Как ваши дела?
— Очень хорошо, что вы спросили. Хоть кому-то интересно, как я живу! Давайте отойдем в сторону, и я вам все расскажу.
— Нет-нет, извините, но я очень спешу. Мне, знаете ли, надо на заседание…
— Но вам же интересно, как я живу! Что же вы сразу убегаете, вы послушайте. Тем более, что я вас не задержу надолго,
Собеседник решил спастись бегством.
— Зачем же тогда спрашивать, как живу?! — кричала ему вслед Раневская.
Эрзац-внук (Алексей Щеглов) пришел к Раневской с любимой девушкой и представляет:
— Фаина Георгиевна, это Катя. Она умеет отлично готовить, любит печь пироги, аккуратно прибирает квартиру.
— Прекрасно, мой мальчик! Тридцать рублей в месяц, и пусть приходит по вторникам и пятницам.
Во время войны не хватало многих продуктов, в том числе и куриных яиц. Для приготовления яичницы и омлетов пользовались яичным порошком, который поставляли в Россию американцы по ленд-лизу. Народ к этому продукту относился недоверчиво, поэтому в прессе постоянно печатались статьи о том, что порошок очень полезен, натуральные же яйца, наоборот, очень вредны.
Война закончилась, появились продукты, и яйца стали возникать на прилавках все чаще. В один прекрасный день несколько газет поместили статьи, утверждающие, что яйца натуральные очень полезны и питательны. Говорят, в тот вечер Раневская звонила друзьям и сообщала:
— Поздравляю, дорогие мои! Яйца реабилитировали!
— Вот ваши снотворные таблетки, Фаина Георгиевна, этого вам хватит на шесть недель.
— Но, доктор, я не хотела бы спать так долго!
В одно из своих пребываний в больнице Раневская коротала время, перечитывая Цицерона. Увидев это, врач удивился:
— Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
— Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, — отпарировала Фаина Георгиевна.
В период хрущевской оттепели вслух можно было говорить на многие темы, не боясь КГБ, как раньше. Как-то в присутствии Раневской зашла речь о возможности открытия границ.
— Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если бы вдруг открыли границы? — спросили у Раневской.
— Залезла бы на дерево.
— Почему?
— Затопчут! — серьезно ответила актриса.
В семьдесят лет Раневская вдруг объявила, что вступает в партию.
— Зачем? — поразились друзья.
— Надо! — твердо сказала Раневская —
В Театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз об эту пору выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он с восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как эта дочь похожа на отца:
— Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!
Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы между прочим спросила:
— И с бородой?
В театре у нее происходили непрекращающиеся споры с режиссером Юрием Завадским. «Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел! Вон из театра!» — напускался на актрису режиссер. «Вон из искусства!» — кричала ему в ответ Раневская.
— Вы слышали, как не повезло писателю N.? — спросили у Раневской.
— Нет, а что с ним случилось?
— Он упал и сломал правую ногу.
— Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? — посочувствовала Фаина Георгиевна.
Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу Любовь Орлову — Любочку.
«Любочка» рассматривает свои новые кофейно-бежевые перчатки:
— Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.
Еще один эпизод «из Орловой»:
— Ну что, в самом деле, Чаплин, Чаплин… Какой раз хочу посмотреть, во что одета его жена, а она опять в своем беременном платье! Поездка прошла совершенно впустую.
«Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, — говорила Раневская, — что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать!»
— Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, — пожаловалась Раневская психиатру.
— А в чем дело? Какие симптомы?
— Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным.
Долгие годы Раневская жила в Москве в Старопименовском переулке. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством. Приходящим к ней впервые Фаина Георгиевна говорила:
— Живу, как Диоген. Видите, днем с огнем!
Марии Мироновой она заявила: