Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)

Дойл Артур Конан

– Я видела, как он увел ее в цветник, – болтала Пенелопа, – и спряталась за остролистником, чтобы посмотреть, как они воротятся. Они ушли рука об руку, и оба смеялись. А воротились они врозь, мрачнее смерти и глядя в разные стороны, так что ошибиться было нельзя. Я никогда в жизни не была так рада, батюшка! Есть же на свете хоть одна женщина, которая может устоять против мистера Годфри Эблуайта! А будь я леди, я была бы второй!

Тут опять я хотел запротестовать. Но моя дочь в это время взяла в руки щетку, и вся сила ее пальцев перешла туда. Если вы лысы, вы поймете, как она меня исцарапала. Если вы не плешивы, пропустите эти строки и благодарите бога, что у вас есть чем защитить кожу на голове от щетки.

– Мистер

Годфри остановился по другую сторону остролистника, – продолжала Пенелопа. – «Угодно ли вам, – сказал он, – чтобы я у вас остался, как если бы ничего не произошло?» Мисс Рэчел обернулась к нему быстро, как молния. «Вы приняли приглашение моей матери, – сказала она, – и вы здесь вместе с ее гостями. Если вы не хотите дать основание для сплетен, разумеется, вы останетесь здесь!» Она сделала несколько шагов, а потом как будто немножко смягчилась. «Забудем, что случилось, Годфри, – сказала она, – и останемся кузенами». Она подала ему руку, которую он поцеловал, что я сочла бы за вольность, а потом ушла. Он немножко постоял, опустив голову и медленно копая каблуком яму в песке; вот уж никогда в моей жизни не видела я человека более сконфуженного. «Плохо! – сказал он сквозь зубы, когда выпрямился и пошел к дому. – Очень плохо!» Если это было его мнение о самом себе, то он был совершенно прав. Конечно, куда уж хуже. А ведь вышло-то, батюшка, как я вам давно говорила! – вскричала Пенелопа, в последний раз царапнув меня щеткой изо всех сил. – Настоящий-то – это мистер Фрэнклин!

Я завладел щеткой и раскрыл рот, чтобы сделать выговор, которого, сознайтесь, слова и поведение моей дочери вполне заслуживали. Но, прежде чем я успел сказать хоть слово, послышался стук колес. Это начали съезжаться гости. Пенелопа тотчас убежала. Я надел фрак и посмотрел на себя в зеркало. Голова моя была красна, как рак, но в других отношениях я был одет для вечерней церемонии так прилично, как полагалось. Я поспел в переднюю как раз вовремя, чтобы доложить о двух первых гостях. Вам нечего ими особенно интересоваться. Это были только отец и мать филантропа – мистер и миссис Эблуайт.

Глава X

Один за другим гости прибывали вслед за Эблуайтами, пока не оказались в полном составе. Включая хозяев, всех было двадцать четыре человека. Прекрасное это было зрелище, когда все уселись за стол и ректор фризинголлский, обладавший изумительно красивым голосом, встал и прочел молитву.

Не буду утомлять вас описанием гостей. Вы не встретите никого из них во второй раз – по крайней мере, в моей части рассказа, – за исключением двух.

Эти последние сидели по обе стороны мисс Рэчел, которая, как царица праздника, естественно, была предметом внимания всего общества. На этот раз она более обыкновенного была центром, к которому обращали свои глаза присутствующие, потому что (к тайному неудовольствию миледи) на груди ее сиял чудный подарок, затмевавший все остальные, – Лунный камень. Он был отдан ей без оправы, но этот мастер на все руки, мистер Фрэнклин, успел с помощью своих ловких пальцев и серебряной проволоки пришпилить его, как брошку, к ее белому платью. Разумеется, все восхищались огромной величиной и красотой алмаза. Но только двое сказали кое-что не совсем обыкновенное, – это были два гостя, о которых я упоминал, сидевшие по правую и по левую руку мисс Рэчел.

Гость по левую руку был мистер Канди, фризинголлский доктор.

Это был приятный, общительный маленький человек, однако, должен признаться, с одним недостатком: он любил кстати и некстати восхищаться собственными шуточками и довольно опрометчиво вступать в разговор с незнакомыми. В обществе он постоянно делал ошибки и без всякого умысла ссорил других людей между собой. Однако, ставя диагнозы, он был гораздо осторожнее и, руководствуясь инстинктом (по словам его врагов), оказывался прав там, где более рассудительные доктора делали ошибки. То, что он сказал об алмазе

мисс Рэчел, было сказано, по обыкновению, в виде мистификации или шутки. Он умолял ее (в интересах науки) позволить ему взять алмаз домой и сжечь.

– Мы сначала нагреем его, мисс Рэчел, – говорил доктор, – до такого-то градуса, потом подвергнем его действию воздуха и мало-помалу испарим алмаз и избавим вас от забот сохранять такой драгоценный камень.

Миледи слушала с таким озабоченным выражением на лице, словно желала, чтобы доктор говорил серьезно и чтобы ему удалось возбудить в мисс Рэчел желание пожертвовать своим подарком для пользы науки.

Другой гость, сидевший по правую руку моей барышни, был знаменитый индийский путешественник, мистер Мертуэт, который, рискуя жизнью, пробрался, переодевшись, туда, где никогда еще не ступала нога ни одного европейца.

Это был длинный, худощавый, смуглый, молчаливый человек с усталым, но очень твердым, внимательным взглядом. Ходили слухи, что ему надоела будничная жизнь среди людей в наших краях и что он тоскует по диким странам Востока. За исключением того, что он сказал мисс Рэчел по поводу ее алмаза, вряд ли проговорил он и шесть слов или выпил стакан вина за все время обеда. Лунный камень был единственным предметом, до некоторой степени заинтересовавшим его. Слава этого камня, по-видимому, дошла до него давно, когда он странствовал по неведомым областям Индии. Пристально глядя на него, он молчал так долго, что мисс Рэчел начала конфузиться, и наконец сказал ей со своим обычным хладнокровием:

– Если вы когда-нибудь поедете в Индию, мисс Вериндер, не берите с собой подарка вашего дяди. Индийский алмаз является в Индии предметом религиозного культа. Мне известен некий город и некий храм в этом городе, где ваша жизнь не продлилась бы и пяти минут, появись вы там с этим украшением.

Мисс Рэчел, находясь в безопасности в Англии, с восторгом слушала о той опасности, которая грозила бы ей в Индии. Тараторки были в еще большем восторге, они шумно побросали ножи и вилки и громко закричали:

– О, как интересно!

Миледи заерзала на стуле и переменила разговор.

По мере того как подвигался обед, я примечал мало-помалу, что этот праздник удался далеко не так, как предыдущие.

Припоминая теперь день рождения и то, что случилось позже, я почти готов думать, что проклятый алмаз навел уныние на все общество. Я потчевал их вином и, будучи привилегированным лицом, следовал вокруг стола за теми кушаньями, которых брали мало, и шептал гостям:

– Пожалуйста, попробуйте, я знаю, что это вам понравится.

В девяти случаях из десяти они пробовали из уважения к старому оригиналу Беттереджу, – так угодно было им именовать меня, – но все напрасно. Разговор не клеился, и даже мне делалось не по себе. А когда кто-нибудь заговаривал, то всегда как-то некстати. К примеру, мистер Канди, доктор, более обыкновенного наговорил неловкостей. Вот вам один образчик, и вы поймете, что я должен был чувствовать, стоя у буфета, – я, который всем сердцем желал успеха празднику.

Среди дам, присутствовавших за обедом, была почтенная миссис Тридголл, вдова профессора. Эта добрая дама беспрестанно говорила о своем покойном муже, никогда не сообщая посторонним о том, что он уже отошел в лучший мир. Я полагаю, она была уверена, что каждый мало-мальски образованный англичанин должен это знать. В одну из наступивших заминок в разговоре кто-то упомянул о сухом и довольно неприятном предмете – об анатомии человеческого тела; тотчас же добрая миссис Тридголл завела речь о своем покойном муже, не упоминая, что он умер. Анатомия, по ее словам, была любимым занятием профессора в часы досуга. К несчастью, мистер Канди, сидевший напротив и ничего не знавший о покойном джентльмене, услышал ее. Будучи чрезвычайно вежлив, он воспользовался этим случаем, чтобы тотчас же предложить профессору свои услуги по части анатомических досугов.