Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)
Шрифт:
Я отлично понимал, в чем дело. Но у меня правило, чтобы мужчины, как существа высшие, воздействовали на женщин где только возможно. Если женщина хочет заставить меня что-нибудь сделать (дочь моя или кто другой, это не имеет значения), я всегда желаю знать: для чего? Чем чаще вы заставите их шевелить мозгами, выискивая резон, тем более покладистыми найдете вы их в течение всей жизни. Не вина этих бедняжек, что они сперва действуют, а уже потом соображают. Это вина тех, кто потакает им, как дурак. Причину, приведенную
– Боюсь, батюшка, что мистер Фрэнклин, сам не желая того, жестоко оскорбил Розанну.
– А зачем она пошла в эту аллею? – спросил я.
– По собственному сумасбродству, – ответила Пенелопа, – не могу назвать это другим словом. Она хотела говорить с мистером Фрэнклином сегодня утром во что бы то ни стало. Я употребила все усилия, чтобы остановить ее; вы сами видели это. Если бы только я могла увести ее, прежде чем она услышала эти ужасные слова!
– Полно, полно! – сказал я. – Не преувеличивай. Ничего особенного не произошло, от чего Розанна могла бы прийти в отчаяние.
– Ничего особенного не произошло, батюшка, только мистер Фрэнклин сказал, что не принимает в ней никакого участия и – ox! – таким жестоким тоном!
– Он сказал это, чтобы зажать рот сыщику.
– Я говорила ей, но, батюшка, он (правда, против своей воли) уже много недель подряд унижал и огорчал ее, и в довершение еще и это! Она просто ужаснула меня, батюшка, когда мистер Фрэнклин сказал эти слова. Она как будто окаменела, услышав их. А потом вдруг сделалась необыкновенно спокойной и продолжает с тех пор работать как во сне.
Я почувствовал тревогу. Было что-то в голосе Пенелопы, заставившее замолчать мой рассудок. Я вспомнил, что произошло между мистером Фрэнклином и Розанной вчера в бильярдной. Она была тогда поражена в самое сердце, а сейчас, на беду, бедняжку опять уязвили в самое чувствительное место.
Я обещал мистеру Фрэнклину поговорить с Розанной, и теперь наступил самый подходящий момент сдержать обещание.
Розанна в своем скромном ситцевом платье подметала коридор, бледная и спокойная и, как всегда, опрятная. Только глаза ее были странно тусклы – не то чтобы они были заплаканы, но как будто смотрели на что-то слишком пристально. Может быть, то был туман, нагнанный ее собственными мыслями. Вокруг нее не было, конечно, ничего, что она бы уже не видала и перевидала сотни и сотни раз.
– Поднимите-ка голову, Розанна! – сказал я. – Не мучайте себя собственными фантазиями. Я пришел передать вам кое-что от мистера Фрэнклина.
Я изложил перед нею все дело с настоящей точки зрения в самых дружелюбных и успокоительных словах, какие только мог придумать. Мои правила относительно слабого пола, как вы уже могли приметить, очень строги. Но каким-то образом, когда я становлюсь лицом к лицу с женщинами, правила эти, признаюсь, на практике не применяются.
– Мистер Фрэнклин очень добр и внимателен. Пожалуйста, поблагодарите его.
Вот все, что она сказала мне в ответ. Дочь моя уже заметила, что Розанна занималась своим делом как во сне; прибавлю, что она и слушала и говорила тоже как во сне. Сомневаюсь, поняла ли она то, о чем я ей говорил.
– Уверены ли вы, Розанна, что понимаете мои слова? – спросил я.
– Совершенно уверена.
Она повторила это не как живая женщина, а как заводная кукла. Говоря, она продолжала все время мести коридор. Я взял у нее из рук щетку, так кротко и ласково, как только мог.
– Полно, полно, милая моя, – сказал я, – вы как будто сами не своя. У вас есть что-то на душе. Я ваш друг и останусь вашим другом, даже если за вами есть какой-нибудь грешок. Будьте откровенны со мной, Розанна, будьте откровенны!
Было время, когда, говоря с нею таким образом, я вызвал бы слезы на ее глаза. Теперь я не увидел в них никакой перемены.
– Да, – механически произнесла она, – я расскажу все откровенно.
– Миледи?
– Нет.
– Мистеру Фрэнклину?
– Да, мистеру Фрэнклину.
Я не знал, что ей ответить на это. Она находилась в таком состоянии, что никак не смогла бы понять предостережения не говорить с мистером Фрэнклином наедине, которое он посоветовал мне сделать ей. Пробуя ощупью следующий свой шаг, я сказал ей, что мистер Фрэнклин вышел погулять.
– Это все равно, – ответила она, – я больше не стану беспокоить мистера Фрэнклина сегодня.
– Почему бы вам не поговорить с миледи? – спросил я. – Вы облегчили бы себе душу в беседе с сострадательной госпожой, всегда относившейся к вам сердечно.
Она посмотрела на меня с минуту с серьезным и пристальным вниманием, будто старалась запечатлеть в памяти мои слова. Потом взяла из рук моих щетку и пошла с нею медленно вдоль коридора.
– Нет, – сказала она, продолжая мести, – я знаю лучший способ облегчить свою душу.
– Какой?
– Пожалуйста, позвольте мне продолжать мою работу!
Пенелопа пошла вслед за нею, предлагая ей помощь.
Она ответила:
– Нет. Я хочу сама закончить свою работу. Благодарю вас, Пенелопа.
Она взглянула на меня.
– Благодарю вас, мистер Беттередж.
Ничем нельзя было тронуть ее, не о чем было говорить с ней. Я сделал знак Пенелопе уйти со мной. Мы оставили ее, как нашли, метущую коридор словно во сне.
– Это дело нашего доктора, – сказал я, – тут мы бессильны.
Дочь моя напомнила мне о том, что мистер Канди болеет – как вы, может быть, помните – еще с того самого вечера, после званого обеда у нас. Его помощник, некий мистер Эзра Дженнингс, был, разумеется, к нашим услугам. Но в нашей местности мало кто его знал.