Лучшие уходят первыми
Шрифт:
Наблюдая за юной диверсанткой с ведром, я схватила торбу, полотенце и побежала переодеваться.
Чувствуя приятную расслабленность во всем теле, я шла по тенистой стороне улицы, представляя, как приду домой, достану из холодильника бутылку любимого пива и…
– Саша! – закричал кто-то рядом. – Санечка!
Юра Шлычкин, привстав из-за столика под полосатым зонтиком, призывно махал мне рукой. Он был в компании двух мужчин. Когда я подошла, оба тоже встали.
– Мои друзья, – представил их Шлычкин.
– Николай Башкирцев, – сказал голубоглазый
– Григорий Блументаль. – Длинный рыжий парень вяло подержал мою руку.
– Александра Окулова, – присела я в реверансе.
– Шлычкин, ты негодяй! – сказал усатый восхищенно. – Прятать от друзей такую женщину! – Он смотрел на меня, раздувая ноздри.
Я вспомнила, что на мне изумительно красивые шифоновые брюки, расстегнутая до пупа рубаха и свежий загар.
– Коля – художник, – сказал Шлычкин, словно оправдываясь. – Гриша – программист.
– Я – переводчица, – скромно призналась я.
– Я должен вас написать! – вскричал усатый, хватая меня за руку.
– Санечка, пива? Вина? – деловито перебил его Шлычкин.
– Пива! Холодного!
Мне принесли пиво, и я, подняв обеими руками литровую кружку, припала к ее краю. Мужчины наблюдали, как я пью. Тут необходимо заметить, что я пьянею даже от яблочного сока. А литр пива для меня просто катастрофа. Допив до дна, я непринужденно утерлась рукой. Шлычкин смотрел на меня с улыбкой; художник – заинтересованно, приподняв бровь; программист Гриша – печально.
– Я была на пляже… Жара нес-с-сусветная, – сообщила я, запнувшись на трудном слове и чувствуя, как мир вокруг меня начинает медленно покачиваться. Пиво мгновенно ударило мне в голову. «Несусветная» – слово не из моего словаря. Где я его подцепила, интересно? Сплош-ш-шное ш-ш-ипение, а не слово… Я засмеялась.
– А что вы переводите? – спросил художник, поедая меня взглядом.
– Любовные романы, – хихикнула я и, кажется, подмигнула ему.
– Я буду писать с вас вакханку! – загорелся он. – В венке и с кубком! Нагую!
– Какую?! – Шлычкин схватил друга за грудки.
– Отстань! – отбрыкивался Башкирцев. – Я художник! А ты пошлый обыватель!
– Знаю я, какой ты художник!
– Какой, интересно?!
– Ребята! В Черном урочище около озера убили женщину, – печально сказал Гриша Блументаль.
Мы как по команде уставились на него. Художник даже рот раскрыл.
– Говорят, ритуальное убийство. Жертвоприношение.
– Когда? – выдохнул Башкирцев.
– Позавчера. Тринадцать ножевых ран, без одежды, завернута в черное покрывало. Неужели не слышали? Весь город гудит!
– У нас? Жертвоприношение? Блум, ты совсем охренел? – не поверил Башкирцев.
– В городе только и разговоров!
– Личность установили? – деловито спросил Шлычкин.
– Пока нет.
– Ну полный абзац! – эмоциональный Коля хватил кулаком по столу. – Уже и ритуальные убийства начались!
Я мгновенно протрезвела от слов Гриши Блументаля. Знаю я это озеро. Мы там часто
Я представила себе, как эту женщину привезли в лес… ночью… Как в романе… не помню названия! Там героиня спаслась. В романах героини всегда спасаются. Черный ночной лес, полная луна, туман над озером, уханье филина… Я поежилась, страх скользнул по хребту. После холодного пива меня заколотил озноб. Видимо, перегрелась.
– В пятницу было полнолуние, – сказал Гриша.
– Разве? – удивился Шлычкин. – Не заметил.
– Я видел! – воскликнул Башкирцев. – Громадная луна, зеленая с темными пятнами, зловещая, потусторонняя, и свечение вокруг. Я еще подумал, что в такую ночь совершаются убийства. Ночь вампиров. И волки выли. Или собаки…
После его слов наступило долгое молчание. Прекрасный летний день померк. Я с трудом удерживала слезы. Алкоголь действует на меня по-разному. От белого вина мне становится жалко себя, от красного клонит в сон, от шампанского нападает сначала безудержное веселье с визгами и дурацким хохотом, а потом слезы. Литр пива – вообще кошмар! Я думаю, мой организм не способен расщеплять пивные дрожжи, иначе почему меня так развозит? Я чувствовала, что еще минута, и я разрыдаюсь от жалости к этой женщине…
– Я отвезу тебя домой, – сказал Шлычкин, поднимаясь.
Я не помню, как мы прощались. Помню только резкий запах лаванды от усатого художника, от которого меня замутило. И его теплые губы на моей руке. Б-р-р!
Дома мне стало совсем худо. Кажется, поднялась температура. Шлычкин засунул меня под душ, но так как вода была едва теплая, меня затрясло. Зубы выбивали дробь, тело дергалось, как в конвульсиях. Шлычкин вытер меня полотенцем и уложил в постель. Улегся рядом, крепко обнял и прижал к себе. У него было горячее тело, его сердце билось размеренно и гулко. Банкирское сердце. Я прижалась щекой к его сердцу, согрелась и уснула.
Глава 8
Тихий американец
Эрик Пауэрс, по прозвищу Тихий Американец, директор филиала американского рекламного агентства «Brown, Brown & Son», открытого в городе два года назад, был необыкновенно возбужден – несколько минут назад ему доставили посылку из Нью-Йорка. Сгорая от нетерпения, он торопливо разрезал ножницами оберточную бумагу. Эрик обожал рыбалку, и когда две недели назад увидел на сайте рекламу новых прекрасных моделей наживки из серии «Сделай сам», то сразу же заказал два комплекта. Две недели прошли как в тумане. Эрик с нетерпением ожидал заказ. И вот наконец посылка получена.