Лучший из худших-2

Чёрный внедорожник, подаренный отцом, вылетел на освещённый проспект. Обожаю гонять по пустым улицам. Хотя отец, узнай, что я сейчас вытворяю, пришёл бы в ужас и навсегда отобрал у меня свой подарок.

Но его нет, в машине только я и Катя Кречетова, девчонка, за которой я так долго ухаживал и, наконец, добился своего.

Эмоции переполняли меня, лились через край. Хотелось разогнаться как можно быстрее, чтобы адреналиновая волна захлестнула меня ещё сильнее,

Я мечтал, я жаждал этого момента и потому гнал как сумасшедший, втопив до упора педаль газа.

— Ланской, сукин ты сын!

Что-то тупое врезалось мне в плечо, причинив боль. Я ошалело посмотрел на Катю — неужели это она?

— Катя? Но почему, Катя? Что я тебе сделал?

И снова удар из ниоткуда. Показалось или нет, но словно хрустнула кость. Я заорал и… проснулся.

Голова была чугунной и ничего не соображала, в глазах всё расплывалось. Сквозь мутную пелену проступали контуры нескольких человек, однако я не мог разглядеть, кто это.

— Встать, сволочь! — заорал кто-то над моим ухом.

Тело взвилось вверх как ракета.

Мой непосредственный начальник, поручик фон Тизенгаузен… Какого хрена он тут делает? И какого хрена тут делаю я?

Пелена ушла. Темень, платформа, на которой я находился, не едет, а стоит. Я не столько вижу, сколько ощущаю по другую сторону железнодорожной насыпи плотный ряд деревьев.

И тут в голове яркой вспышкой взорвалось осознание. Ипать-колотить, я совершил одно из самых тяжких нарушений, что только могут быть в армии — заснул на посту.

И в подтверждение этой догадки взволнованный голос Кострикина:

— Лан, ё… твою мать! Ты что, сука, натворил!

Он не спрашивает, он утвердительно кричит, находясь где-то на грани истерики.

От открытия мне не по себе, я ощущаю желание провалиться сквозь землю. Жесть, это просто жесть. Не верится, что такое со мной приключилось. Тем более впервые за эти две недели, что мы по железной дороге добирались до пункта назначения — «Объекта-13». И, тем не менее, это явь, а не сон.

— Ты знаешь, что с тобой произойдёт? — шипит фон Тизенгаузен.

За эти долбанные полмесяца я понял, что он и за пустяк готов сжить провинившегося со света, а тут такой залёт…

— Так точно! — сами по себе бормочут губы, пока мозг лихорадочно ищет способ выкрутиться.

В душе всё ещё зреет надежда, что меня простят ив сё обойдётся. Попробую поговорить с фон Тизенгаузеном, достучаться до его чёрствой тевтонской души.

— Где твоё оружие, солдат?! — Поручик больше не шипит как змея, он орёт словно бабуин перед случкой.

— Здесь! — машинально говорю я, хватаю рукой за ремень винтовки и с ужасом осознаю, что её нет.

Нет, это уже совсем капец! За такое с меня шкуру живьём спустят. Ну не может такого быть, чтобы всё

— Разрешите посмотреть? — умоляюще гляжу на фон Тизенгаузена.

Тот кивает.

— Ищите, солдат.

Я начинаю ползать по платформе, ощупываю каждый её сантиметр. Рядом, на коленках, занимаются тем же самым Кострикин и второй часовой, которого разводящий вёл мне на смену. Я мысленно благодарю их за помощь. Спасибо, мужики! Даже не знаю, как вас отблагодарить, когда винтовка найдётся…

Проходит минута, две, три. Я заглянул везде, в каждый в душу его мать уголок! Штурмовая винтовка исчезла… Словно в воздухе испарилась.

Последняя надежда, что это такая злая шутка, что меня просто хотели проучить и сейчас вернут оружие, предварительно наорав.

Я с надеждой смотрю на поручика, Кострикина, сменщика… А они с недоумением глядят на меня.

Чуда не происходит, винтовка не находится.

— Ступайте за мной, солдат! — приказывает фон Тизенгаузен. — Я отправлю радиограмму в батальон. Пусть командир батальона и военная прокуратура решают, что мне с вами делать.

Я замираю. Возникшая идея кажется сумасшедшей и даже бредовой, но… ничего лучше у меня нет.

— Ваше высокоблагородие! — К поручику полагается обращаться как к просто благородию, но я готов титуловать фон Тизенгаузена хоть сиятельством, лишь бы выслушал.

А вот уверенности в том, что этот педант и уставник до мозга костей нет от слова «совсем».

— Разрешите мне отправиться на поиски винтовки? — умоляюще гляжу я на него. — Честное слово, я обязательно найду и вернусь!

На лице фона не дрогнул ни один мускул. Моё сердце оборвалось. Хрен тебе, Лансокой, обломись, сука!

— У вас три дня, — изрекает наконец внешне такой непрошибаемый тевтонец. — Не уложитесь, объявлю вас дезертировавшим со всеми вытекающими.

— Есть три дня! — ору я.

— Кострикин, — обращается поручик к Арнольду.

— Слушаюсь. Ваше благородие.

Кострикин, в отличие от меня, не залётчик. Ему заискивать не нужно.

— Выдать рядовому Ланскому сухой паёк на три дня и… — Фон Тизенгаузен задумался, — ракетницу с тремя зарядами.

Почему-то сегодня его любимая цифра — три, но ведь это куда лучше, чем ничего.

Арнольд выдаёт мне всё, что разрешил взять с собой поручик. На прощание жмёт руку и говорит:

— Береги себя, Лан!

— Буду беречь! — киваю я и прыгаю с платформы в темноту[1].

[1] Эта часть приключений Анатолия Ланского навеяна замечательной книгой Виктора Конецкого «В сугубо внутренних водах». Автор будет безмерно рад, если с его подачи, кто-то откроет для себя этого прекрасного советского писателя.