Лучший президент Украины. О том, как Румянцев сделал Малороссию богатой и счастливой

Алдонин Сергей

Войска подошли к окрестностям крепости Вильманстранд. В наше время там располагается город Лаппеэнранта – один из крупнейших в Финляндии, с населением более семидесяти тысяч человек. В те времена вокруг крепости крупных населённых пунктов не было. Городок к тому времени уже лет сто был камнем преткновения в военных спорах двух держав.

Там состоялось боевое крещение Румянцева, там артиллерия заглушила его юношеский пыл. Он и после сражения остался баловником и балагуром, но ощутил себя человеком военным – и стал отдаваться службе всей душой.

Ласси предложил Врангелю сдаться, но разъярённые шведы застрелили русского парламентера-барабанщика. Ласси оставалось только начать артобстрел Вильманстранда – и он

решился на это. После канонады – яростный штурм, длившийся ровно час. Русские овладели крепостью – и дрались в тот день ожесточённо. Шведы потеряли убитыми, ранеными и пленными более 4 тысяч человек – две трети корпуса. В плен попал и раненый Врангель со всем своим штабом.

Ломоносов откликнется на первую победу в новой войне звучными стихами:

Российских войск хвала растет,Сердца продерсски страх трясет,Младой Орел уж льва терзает;Преж нежель ждали, слышим вдругПобеды знак, палящий звук.Россия вновь трофей вздымаетВ другой на Финских раз полях.Свой яд премерску зависть травит,В неволю тая храбрость славит,В Российских зрила что полках.

В кампании 1742 года фельдмаршал Ласси проявил решительность, доходившую до самоуправства – и наверняка Румянцев запомнил этот дерзкий полководческий успех. Петербург настоятельно рекомендовал фельдмаршалу остановить наступление на берегах реки Кюммене, чтобы выстроить там укрепления. Но Ласси был убеждён, что нельзя терять возможность поставить в кампании эффектный восклицательный знак, проучив шведов агрессивным наступлением с моря и с суши.

Шведы окончательно отдали инициативу: сил на сопротивление не хватало. Русские части с боем заняли крепость Нейшлот и без боя – Тавастгус.

Армия Ласси неожиданно быстро обошла Гельсингфорс (Хельсинки). Для корпуса генерала Бускета, который располагался в Гельсингфорсе, пути к отступлению были перекрыты. В то же время эскадра под командованием вице-адмирала Захара Даниловича Мишукова блокировала город с моря. Генерала Левенгаупта столь смелые действия русских просто ошарашили. Погибать он не собирался. Шведы недолго терпели блокаду: 24 августа капитулировали без боя. При этом финнам было предложено разоружиться и разъехаться по домам, присягнув на верность русской императрице. Большинство финнов согласились на такие условия. Вместе с ранеными и больными сдалось 18 тысяч человек. Стокгольм увидел в действиях генерала предательство, заговорили о подкупе, а также о ненадёжности финнов.

После Гельсингфорской операции семнадцатилетний Пётр Румянцев получает чин капитана: завидно быстрым производством он был обязан не только собственной храбрости и расторопности, но и отцу. Ведь именно генерал-аншеф Александр Румянцев взял на себя руководство завоёванной Финляндией, расположившись в гельсингфорской резиденции. Правда, вскоре было учреждена должность генерал-губернатора, которую занял генерал фон Кампенгаузен.

Капитан Пётр Румянцев наводил ужас на старших офицеров ухарскими выходками. А вот солдаты любили его за храбрость и умение хорошо снабжать вверенную ему роту. Солдатам Румянцева всегда хватало хлеба и мяса. В то время его положение, главным образом, поддерживал авторитет отца.

На переговорах Пётр Румянцев присутствовал в качестве флигель-адъютанта отца. Старый дипломат ждал выгодного стечения обстоятельств, чтобы выдвинуть сына – и такая минута пришла. 7 августа стороны подписали договор – и молодой Румянцев рванул что было мочи в Петербург с радостной вестью. Он оказался спорым курьером: без промедлений добрался до столицы. И вскоре был «всемилостивейшее пожалован» в полковники – сразу из капитанов. Перепрыгнул разом три чина: секунд-майора, премьер-майора и подполковника. Как тут не вспомнить песенку гораздо более позднего времени, из репертуара Леонида Утёсова: «И славно учат правнуки истории урок, и юные полковники берут под козырёк!» Вроде бы юных полковников не бывает и быть не может, но Румянцев, вопреки логике, получил это высокое звание в восемнадцать лет. Вскоре он примет под командование Воронежский пехотный полк – и это назначение станет серьёзным испытанием.

«Мир постановлен был в Абове уполномоченными от России генералами графом Александром Ивановичем Румянцевым и бароном фон Люберасом, а от Швеции сенатором бароном Цедерирейцом и государственным секретарем бароном Нолкеном. Сим миром Россия приобрела крепость Нейшлот и Кименсгердскую область», – будет вспоминать о тех событиях Пётр Панин.

Елизавета Петровна не поскупилась на награды для Румянцевых. Дипломатические старания старшего увенчались графским титулом. Потомственным – то есть сиятельным графом Российской империи стал и его сын. Девиз избрали на редкость подходящий: «Не только оружием». Ведь Румянцевы в этой войне участвовали и в сражениях, и в переговорах. Абоский мир перевернул судьбу Петра Румянцева: он одновременно стал полковником и графом. Но и после этого ухарь не прекратил забавляться. Проказы юности продолжались.

Родителям доносили о каждой проделке холостого гуляки: кляузников и шептунов хватало. Жалобы в очередной раз дошли до самой императрицы. Наказывать повесу она не стала, но указала Александру Ивановичу на проделки сына. После краткого мужского разговора с сыном отец велел принести розги. Пётр Александрович возмутился: «Я полковник!» Старик ответствовал: «Знаю и уважаю твой мундир, но ему ничего не сделается: я буду наказывать не полковника, а сына». Впрочем, в жизни, наверное, всё происходило банальнее, чем в отшлифованных исторических анекдотах.

Императрица, между тем, наметила для молодого Румянцеву невесту – Марию Артемьевну Волынскую. Её отца, кабинет-министра Волынского, казнили при Анне Иоанновне, а Елизавета осыпала их семью милостями. Александр Иванович писал сыну в воодушевлении: «Такой богатой и доброй девки едва найтить будет можно… Ее богатее сыскать трудно. За ней более двух тысяч душ, и не знаю, не будет ли трех! Двор Московский… каменный великий дом в Петербурге… Конский завод и всякий домовой скарб». Сын остался глух к увещеваниям и сорвал сватовство.

Императрица Елизавета Петровна

Они надеялись, что женитьба его образумит – но Пётр уклонялся от свадьбы. «Не умори нас безвременно. А ежели наш совет послушал, то все лучше было; для того вам и хочется одною головою жить, чтоб свободнее одному шалить и пустодомом жить», – взывала к нему мать.

«С сею почтою получил я из Выборга письмо цольфервальтера (сборщик пошлин. – А. З.) тамошней почтовой таможни Людвиха, приносит на вас жалобу; первое, как вы едущую на дороге жену его обидели, и потом, после пробития зори, с солдатами, вломясь в дом, непотребные поступки делали… Рассуди, пристойно ли человеку, имеющему знатный чин, такие шалости делать, не храня как родительскую, так и свою честь!.. Знай же, я уже в ваши дела вступаться не буду: живи как хочешь, и хотя до каторги себя доведи, слово никому не вымолвлю, понеже довольно стыда от вас натерпелся… Мне пришло до того: или уши свои зашить и худых дел ваших не слышать, или отречься от вас… » Это сказано весной 1747-го. Петра несколько напугала перспектива отцовского проклятия, но за ум он не взялся.