Luftwaffe-льники. Часть 2
Шрифт:
С процедурой «отхода ко сну» тоже стало весьма проблематично. После вечерней поверки и оглашения команды: «Отбой» личный состав 4-й роты уже не летел стремглав в койки, сметая все на своем пути, стремясь уложиться в пресловутые 45 секунд. А вальяжно прогуливался по казарме, ожидая очереди пока освободиться ближайшее «очко». В результате, после команды «Отбой», поправ требования строго Устава и Распорядка дня, утвержденного лично генералом начальником училища, курсанты на полузаконных основаниях хаотично шарахались еще часа полтора, два, три…
Попутно заваривался чай. Кое-где в кубриках
Дежурный офицер, вынужденный ожидать, пока курсанты «не нагуляются», покидал казарму глубоко за полночь. А с утра «ни свет, ни заря» ему надлежало снова прибывать в училище с благой целью поднять личный состав роты на зарядку. Вследствие «нещадного режима работы» наши офицеры, банально, не высыпались, были безмерно раздражительны и еле таскали ноги.
Так случилось, что лейтенант Зайчик неожиданно приболел, лейтенант Чубрей в очередной раз сидел на гауптвахте, не рассчитав длину и остроту личного языка при разговоре с Пиночетом, а лейтенант Гвоздев уехал в отпуск по семенным обстоятельствам и в казарме остался один капитан Хорошевский.
Командир роты с воспаленными глазами кролика-альбиноса, как будто в них засыпали коктейль из песка с битым стеклом, календарную неделю «отбивал» и «поднимал» роту в гордом одиночестве, как проклятый. Он фактически, уже спал на ходу. Если капитан Хорошевский и добирался до дома то, наверное, только для того чтобы попить водички и сразу же бежать обратно на службу. Бедолага! Жаль, конечно, а куда деваться?!
И вот однажды после ужина, дабы сэкономить время на туалет после вечерней поверки, Нахрен вывел роту на традиционную «вечернюю прогулку» (есть такая беда: при любой погоде шарахаться строем полчаса по улице перед сном – типа полезно и все такое, чаще – с песней).
Зима. Мороз -30. Звездное небо. Под ногами задорно хрустит свежий снежок. Идем в ногу, естественно, гуляем, типа, дышим свежим воздухом на сон грядущий. Моцион, куда деваться?! Спасибо, хоть песни не поем. Холодно очень, можно горло «на раз» посадить. Офицер бредет рядом, периодически тоскливо поглядывая на часы.
Отведя роту за столовую, капитан воровато оглянулся и дал неожиданную команду.
– Справить естественные надобности!
В замершем от удивления строе никто из 144-х курсантов даже не пошевелился. Уж, не прислышалось ли? Что за бред!
Во-первых: зима на дворе, северный ветер, жутко холодно. Во-вторых: на улице как-то неудобно. В-третьих: останутся характерные следы. Утром будет стыдно перед преподавателями. Особенно стыдно перед женщинами, которые ходят мимо столовой на кафедру «Войскового ремонта». В училище немало гражданского персонала женского пола на общеобразовательных кафедрах, столовая, библиотеки, штаб и прочее.
Опять же, с четвертого этажа главного корпуса, где расположена кафедра «Иностранных языков» и основной контингент опять же, женщины, будет видно… Библиотека рядом, секретка… Нет, капитан, плохая мысль однозначно!
Нахрен был неумолим и ничего не хотел слушать. Он разражено забубнил, временами срываясь на противный визг.
– Никакие отговорки не принимаются. Всем по*сать здесь! Немедленно! Я что, с вами жить в казарме обязан, да?! Я домой хочу! К жене, к детям… Я соскучился, в конце концов…
Капитан смахнул набежавшую слезу. Взяв себя в руки, опять заревел, словно поднятый из берлоги медведь. Поднятый посреди зимы, естественно.
– В казарме после команды «отбой», чтобы ни одного шарахающегося тела! Понятно? Кто встанет с кровати в туалет, пусть сразу занимает место на «тумбочку». Пять нарядов вне очереди! Все слышали? Рота, слушай мою команду! Первая шеренга, пять шагов вперед, шаааа-гом марш!
Делать нечего, как в дурном анекдоте: «Айн, цвай, драй, пись-пись-пись!..» первая шеренга вышла из строя и приблизившись к белоснежному сугробу в виде бесконечного параллелепипеда с идеальной гранью, об которую можно было обрезаться. Парни с грехом пополам справили малые нужды.
В уральской ночи под светом подслеповатых фонарей на ослепительно белом снегу сразу же проявились и живописно обозначились характерные желтые воронки, с окаемками расплавленного снега.
Дальше, больше. Курсанты из последующих шеренг, осознав, что «делать нечего, гуляй рванина», стали поголовно глумиться, выписывая на белом бордюре всевозможные витиеватые вензеля и достаточно протяженные узоры!
Не судите строго. Пожалуйста. Это не мы такие. Это нас так подставили! Капитану Хорошевскому в тот момент все было «пофиг». Его мозг от хронической усталости дал отсечку. Офицер нетерпеливо посматривал на часы. Ему очень хотелось домой. Любой ценой.
Из глубин строя раздался гундосый голос Копыто с наивно-провокационным вопросом.
– А пока*ать здесь можно?
Нахрен скрипнул зубами и, передразнивая спросившего, раздраженно пробурчал, театрально кривляясь.
– Нет! Еще чего. Только в роте, а то примерзнешь к асфальту, придется ломом отковыривать! Вам все по-нят-но, кур-сант Ко-пы-то?
Толпа в 144 «потенциально бессовестных рыла» разошлась не на шутку и расписала почти все сугробы на дороге от столовой до учебного корпуса. Поймите правильно, в среде молодых и безбашенных разгильдяев всегда найдутся творческие и талантливые натуры. И процесс пошел!
Каких картин только не появилось на дороге! Инопланетянин? Пожалуйста! Крестики-нолики? Поиграем! Был даже весьма упрощенный вариант Венеры Милосской. Правда, с руками и всеми физиологическими подробностями – голая баба, короче! Многослойная волнистая линия – дилетантский замах на копирование общеизвестной картины Айвазовского «Девятый вал». Коллективная работа, есть повод для гордости и т.д. и т.п.
Кое-кто из ребят умудрился оставить личную роспись! Кто-то старательно вырисовывал собаку с задранным хвостом. Витя Копыто не придумал ничего лучшего как, периодически пережимая мужское достоинство, старательно регулируя напор и расход «краски», аккуратно вывел: «4 рота!» Коротко и ясно.