Лунка серебристая
Шрифт:
Мне надоело приглядываться. Всюду пусто, и не за что зацепиться взглядом. Вот разве только интересны эти зигзаги на песке. Они очень часты, эти узенькие полоски, протянутые таинственными незнакомцами. Кто бы мог путешествовать, ползая в песке, под самой поверхностью, чтобы не быть заметным врагам и остаться неуязвимым.
Но сколько я не копаюсь, ничего не нахожу и не могу понять, в какую сторону направлялся хозяин следов. Обидно не раскрыть загадки и возвращаться ни с чем к биваку. А они, эти извилистые ходы, на каждом шагу и будто издеваются надо мною.
Я утешаю себя: по-видимому, обладатели ходов бродят ночью и мне сейчас их не уследить, а на день прячутся глубоко. Поэтому перевожу взгляд на расцвеченные кусты чингиля, джузгуна, тамариска, слежу за птицами, убеждаю себя, что неудача — мелочь, не стоящая внимания, и почти достигаю цели — таинственные зигзаги забыты.
Но на биваке, у машины, где мы несколько часов тому назад истоптали весь песок, все снова испещрено зигзагами. Их проделали будто в издевку над нами, когда нас не было. Я снова ползаю по песку, пачкаюсь в пыли и опять без толку. Меня жалеют, пытаются помочь. Но никому нет счастья, песок весь изрыт, истоптан, все зигзаги перекопаны безрезультатно.
Тогда я сержусь на себя и усиленно занимаюсь другими делами — привожу в порядок коллекции, записи. На биваке наступает тишина, все разошлись опять по делам. Мучительно вспоминая название одного растения, я случайно гляжу под ноги и вижу легкую струйку песка, вздымающуюся кверху. А впереди этой струйки толчками, с остановками, движется небольшой песчаный бугорок. Сзади бугорка я вижу то, что искал почти весь день, — тонкую извилистую бороздку, тот самый след незнакомца. Он довольно быстро удаляется от меня, приближается к кустику, отходит от него в сторону, прочеркивая зигзаги.
Не переводя дыхания, я смотрю в бинокль с лупками и вижу такие знакомые, торчащие из песка кривые челюсти-сабли личинки муравьиного льва. Она ползет вспять, брюшком вперед, вся в песке, изогнутой кверху головой, взметывая струйками песок, оставляет позади себя дорожку.
Так вот кто ты такой, таинственный незнакомец! Воронки муравьиных львов здесь всюду по пескам тугаев. Этих насекомых миновала беда прошлых лет, и вот теперь они страдают от недостатка добычи. Никто не попадает в их хитроумные ловушки, и, наверное, поэтому голодные личинки так часто меняют места, путешествуют в поисках несуществующих богатых угодий.
По каменистым осыпям трудно спускаться. Камни шатаются под ногами и съезжают вниз. Надоели каменистые осыпи. А вокруг них крутой склон гор закрыт непролазными зарослями колючего шиповника.
Долог и скучен спуск.
Но вдруг отвлекаюсь. Сбоку осыпи, под кустами, замелькали ярко-белые ракушечки моллюсков. Изящные, с острыми ребрышками, они были очень красивы и, кроме того, разные: и большие, и маленькие, и совсем крохотные, но все одного вида.
Как хорошо, что они встретились! Привезу Леночке, маленькой девочке, дочери соседа.
Леночка очень обрадовалась ракушкам и уложила их всех в маленькую картонную коробку. На следующий день она спросила меня:
— А почему некоторые ракушечки закрыты зеленой крышечкой?
— Какой такой зеленой крышечкой? — удивился я. — Наверное, грязь какая-нибудь пристала.
Еще через день Леночка примчалась ко мне.
— А почему, — спросила она торопливо, — в коробке с ракушками что-то шуршит, копошится?
— Шуршит? Тебе, наверное, показалось. Открой коробку, посмотри.
— А я боюсь!
— Ну тогда посмотрим вместе.
В коробочке же оказалась маленькая чудесная пчелка. Она поводила в стороны длинными усиками, поворачивая головкой с большими черными глазами, и будто спрашивала с недоумением:
— Как я здесь очутилась?
Действительно, как здесь очутилась милая пчелка? Уж не подшутила ли надо мной Леночка?
Пришлось заняться подробным осмотром ракушек. И тогда неожиданно обнаружилась ракушка, закрытая искусно вылепленной зеленой крышечкой. А в другой — зеленая крышечка была взломана, и там внутри раковины виднелись остатки ячейки пчелки. Тогда все вспомнилось, стало понятным.
Есть такие пчелки-ильницы. Они делают ячейки для своих деток в различных укромных местах: ямках, щелках, норках, замазывая вход массой, приготовленной из пережеванных водорослей. Каждый вид пчелок-ильниц готовит ячейки по-своему. И вот, оказывается, есть пчелки-ильницы, которые поселяют своих деток в маленькие пустые белые ракушечки. Чем не отличная квартира!
— Ну, Леночка, что теперь будем делать с пчелкой-ильницей?
— Пусть у нас живет.
— А где же она найдет цветы? Ведь все пчелы собирают с цветов пыльцу и пьют нектар.
— А я ей поставлю букет.
— Ей такие не нужны цветы. Она любит только дикие, горные. Ей еще нужна чистая речка с зелеными водорослями, свежий воздух, пустые ракушечки под кустом, многое что нужно. Трудно будет ей жить в неволе.
— Придется тогда отпустить пчелку на волю, — со вздохом согласилась Леночка.
Наверное, потому, что хочется поскорее очутиться в поле, так медленно тянется путь по городу. Красный свет светофоров, кажется, горит дольше положенного, томительно длинна улица, по которой нельзя обгонять впереди идущий автобус, смердящий черным перегаром солярового масла. Но вот все меньше и меньше машин, кончились дома, шоссе обступили сады, исчез задымленный воздух, стало свежо, запахло сохнущими травами. Вскоре поворот с дороги — и предстоящий путь весь как на ладони, все видно.
По крутым холмам, опоясывающим высокие горы с еловыми лесами и белыми снегами, я вижу три полоски дорог. Одна, самая правая, темная, слабо заметная, наверное, трудная и малоезженная. Другая светлее всех, и на ее пути далеко три ярких белых пятнышка. Самая левая очень извилиста, местами исчерчена продольными полосками, возможно, размыта овражками. Все три дороги неизвестны, значит, интересны, и я наугад выбираю среднюю, привязываю к рулю мотоцикла резиновую подушку с водой, присоединяю от нее шланг к трубочке с дырочками над мотором, приоткрываю краник. Вода посочилась капельками, теперь можно начинать трудный подъем, мотору не страшен перегрев. Самый крутой склон преодолен, а дальше путь легче.