Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты
Шрифт:
Примерно такая же ситуация сложилась в недавнем прошлом, когда после тысячелетнего знакомства человека с дельфином вдруг выяснилось, что мы имеем дело с существом, способным сознательно имитировать голоса людей. Ученые были шокированы. «Кто ты, дельфос?» – вопрошали они и с непривычным для ученого мира смятением чувств величали дельфина «коллегой по совместным исследованиям». Загадка «морского сфинкса» взволновала умы. Армия исследователей тайн семейства дельфиновых стремительно пополнялась талантливыми и – что греха таить – бездарными экспериментаторами. Дельфин прошел по конвейеру человеческих рук. Они были разными, эти руки. Добрые, ласковые руки друзей; любопытные, умные руки ученых; грязные, жадные руки дельцов и преступные руки военных… Ну, и что ты теперь о нас думаешь, дельфос? Вероятно, что-нибудь не очень скверное. Мы ведь в конечном итоге сумели хорошенько дать по рукам представителям зла.
Что будешь думать о нас ты, гигант-архитевтис?.. Еще неизвестно. Мне стыдно оттого, что еще неизвестно. Люди пришли в океан под защитой стреляющих Мант и квантаберов. И надолго. Может быть, насовсем. Что сулят океанским глубинам пришельцы – мир или?.. Вот это «или» пугает. Проклятое «или» – отзвук трагедий всех континентов. Кроме Антарктиды, пожалуй. Пингвинов не тронули, им повезло – большое спасибо нам, человекам. Меньше везло бизонам, сайгакам, бескрылым птицам моа. Повезет ли гигантским кальмарам – неясно. Люди, будьте к ним милосердны!..
Побежденный усталостью, я, наконец, задремал.
Мне казалось, я совершенно не спал. Просто минутное забытье. Однако, очнувшись, я почувствовал какое-то странное облегчение. Взглянул на часы и не поверил глазам. Мое «забытье» длилось четыре часа! С хвостиком. Значит, все-таки, спал…
Мышцы все еще усталого тела протестуют против любого движения. Мозг обладает меньшей инерцией. Ему бывает достаточно доли секунды, чтобы слуховой и зрительный центры вновь обрели состояние высшей готовности.
Широко открытые глаза не уловили никаких изменений в окружающей обстановке. Кроме нового положения стрелок часов. Но уши отметили едва уловимое дополнение к той тишине, которая стала привычной в каюте, почти осязаемой. Что-то далекое, приятно знакомое и совершенно чуждое сиюминутному отрезку реальности… Память услужливо подсказала: это Глиэр.
Тишина – загадочная субстанция. Иногда она проделывает с человеком странные вещи. То кажется непомерно растянутой, необъятной, то спрессованной, сжатой до размеров бункерного пространства. Тишина способна обманывать. Вот и сейчас она притворилась концертом Глиэра для голоса с оркестром… Я жадно вслушиваюсь в переливы мелодии, хотя понимаю, что это обман, слуховая иллюзия.
Сама по себе иллюзия для меня значения не имела: в сурдокамерах, я знал это, вполне здоровым людям не раз доводилось «видеть» несуществующие предметы, «слышать» воображаемую музыку – специфические реакции человека на условия с ограниченным количеством внешних раздражителей. Один космонавт, например, во время испытания тишиной, совершенно отчетливо «видел» гремучую змею, но, к счастью, понимал, что это нереально. Моя иллюзия, вероятно, вызван-а едва уловимым на слух пением вентиляционной установки в соседней каюте: я с необыкновенной отчетливостью улавливал каждую музыкальную фразу. Сон наяву. Хорошо, что мне «приснился» Глиэр…
Люблю Глиэра. Он – один из немногих, кто умел создавать драгоценные сплавы чувства и музыки. И Чайковского тоже люблю, но по-другому. Чайковский слишком велик и необъятен, как необъятна Россия. Лиричен, да, но в широком смысле этого слова. Глиэр более «узок». В том понимании, которое определяет желание побыть одному. Или, сказать откровенно, вдвоем…
Это было давно… Впрочем, нет, совсем недавно – всего лишь два года назад. Тем, что мне довелось участвовать в работе Международного конгресса океанологов в Ленинграде, я был обязан успехам нашей комплексной Тихоокеанской экспедиции. Новые методы гидрофизических исследований… Доклад поручили сделать мне.
Из окна, моего номера виднелся кусочек площади Космонавтов. Красивая площадь – великолепный монумент, зелень, фонтаны… Сегодня вторая половина дня свободна от заседаний, и я ломал голову над вопросом, как распределить свое время между тремя ответными визитами шведам, канадцам и англичанам. Кроме того, мне необходимо было встретиться с руководителем нашей гидрофизической секции Зенковским. Конец моим колебаниям положил Ваня Матвеев – ихтиолог, большой эрудит в вопросах прикладной гастрономии, весельчак и очень беспокойный сосед по номеру. Едва переступив порог, он скороговоркой сообщил, что минуту назад говорил по телефону с Зенковским.
– Он хочет тебя видеть немедленно. Предстоит какое-то там обсуждение. Старик настолько любезен, что послал за тобой…
– Дилижанс?
– Странно, но ты угадал. «Меркурий», желтенький такой. Через пять минут у подъезда.
Матвеев злорадно ухмыльнулся.
Я поправил галстук и сунул руку в рукав пиджака. Хотя бы и мотоцикл – какая собственно разница? В конце концов я не страдаю чрезмерной щепетильностью в выборе транспорта.
– Меня приглашают в институт бионетики, – тараторил Матвеев. – Хотел отказаться, но уж очень просили приехать. Как ты думаешь, зачем?
– Полагаю, очередная консультация о способах приготовления севрюги.
– Нет, кроме шуток? Администратор говорит, что звонили несколько раз. Последний звонок застал меня в вестибюле, голос женский и довольно приятный…
– Севрюга, брат, это вещь! Особенно заливная. Пока!
Я вышел из гостиницы и направился к автостоянке. Поискал глазами «Меркурий». Он уже здесь. Желтенький, с коляской. Коляска в царапинах, вмятина на боку. Хорошо еще, что цело ветровое стекло.
Водитель – насколько позволяла видеть его великолепная экипировка – молодой симпатичный парнишка. Сапоги, кожаный костюм на молниях, перчатки с крагами. И, разумеется, жесткий спортивный шлем, защитные очки в пол-лица. Затрещал мотор. Юнец сделал приветственный жест, указал на коляску и прощебетал что-то, упомянув Матвеева.
– Да, да, мне передали, – крикнул я и сунул ноги в коляску.
Тесновато… Но ехать, видимо, недалеко. Я покровительственно шлепнул парнишку по кожаной спине:
– Пошел!
Мотоцикл рванулся с места. Скоро я убедился, что за рулем действительно первоклассный водитель. Мы пронеслись мимо новостроек северного района и вылетели на автостраду. Легкое недоумение. Старик Зенковский явно решил соригинальничать. Автострада уводила нас все дальше и дальше за город. Мелькали дорожные указатели с перечнем ближайших дачных поселков. Ладно, погода теплая, пропитаюсь озоном, а к шведам можно и завтра.