Лунная Ведьма, Король-Паук
Шрифт:
И опять Кваш Калифа, перед множеством своих детей и подданных на склоне горы. Затем Кваш Калифа с мечом и копьем, во главе великого красного воинства бьется с зеленым врагом, который рассыпается на поверженные трупики возле его ног. А впереди еще два изображения, по обеим сторонам коридора, ведущего к очередным дверям. Слева Калифа сражает огнедышащую нинки-нанку [23] , чье длинное чешуйчатое тело и хвост обвивают всю картину снизу. Справа – Король, Королева и маленький принц в окружении львов.
23
Нинки-нанка – мифический
Входят еще два льва и провожают их в соседний покой.
– Но это же не королевский дворец? – спрашивает госпожа Комвоно. Кеме оборачивается, но не отвечает.
– Кваш Кагар не станет жить во дворце мертвого короля, даже если он…
Два льва грозно рыкают. Хозяйка мгновенно смолкает.
Створки дверей размыкаются, и в них врывается гул голосов. Многолюдство. Блеск. Двор. Болтовня, смех, вполголоса сплетни, шепотом слухи. Воздух втекает, восходит и кружится под сводами, заливая уши патокой несносной болтовни. «Какой забывчивый бог вдруг вспомнил, что она… помяните мои слова, когда он уйдет, с ними уйдет и мир… в наши дни держаться так с мужчиной, посмотрим, как она дотянет до замужества… война? Нет-нет-нет, никакой войны…» Но озираться бессмысленно: фраз уже не поймать и говорящих не найти. Всё, что охватывает глаз, – это скопище мужчин и женщин, разряженных так, что весь зал словно светится. На некоторых одеяния даже из золота, женщины с узорами всех форм и расцветок, и в негласном состязании за самую высокую и широкую игию. Женщины и мужчины в одеялах басуто всех видов и орнаментов; их так много, что Соголон подмечает, как хозяйка придирчиво оглядывает свой собственный наряд, созданный ею по наитию, и хмурится. Понятно почему: больше всего на свете она хотела выделиться, а теперь сокрушается, что так оно и происходит. То же и Соголон, которая одета примерно так же. До слуха доносятся шепотки, в силу своей тихости невнятные, но ничего лестного в них явно не содержится. Все смотрят на вновь прибывшую, которая деликатно кивает нескольким своим знакомым. Вот двое мужчин улыбаются весьма натянуто, две дамы прячут в ладонь неприметные смешки. Кивает мало кто, зато заметно, что некоторые хмурятся, ну а большинство вообще смотрит и не видит. Куда больше взглядов приковано к гуще этого собрания, где, вне сомнения, правит бал статс-дама госпожа Дунгуру.
Между тем маленькая процессия продвигается. Впереди два льва, за ними двое семикрылов, Кеме в полном боевом облачении, госпожа, Соголон и два льва позади. На подходе к трону характер хода меняется: львы начинают припадать. Вначале их пышные гривы развеваются, как под порывом ветра, а шкуры на спинах заметно темнеют по мере того, как бугры мышц под ними начинают ходить ходуном, а конечности растягиваются в ноги и руки; из них образуются четверо нагих мужчин могучего сложения, с темною кожей и светлыми волосами, которые распрямляются и дружно встают. Госпожа семенит к высоким ступеням трона и простирается перед ними на полу. В зале становится тихо, если не считать шептунов, которые полагают, что их не слышно.
– Дом Акумов, начало берущий от божественного кузнеца, что говорил с Бакали, богом молнии и огня, который ошибочно убил семью свою и с той ночи делится с миром своим огнем и своею печалью, но также и своим торжеством! – молвит глубокий медленный голос.
– Так было, так есть и да будет так! – завороженным хором отзывается собрание. Голос продолжает:
– И посмотрел Бакали на кузнеца Калифу, и признал его самым видным изо всех людей, и потому возвел его в круг королей, что однажды вознеслись к предкам, которые затем присоединились к богам. Во имя Кваша Калифы!
– Так было, так есть и да будет так! – повторяет людское многоголосье.
– Благословение тем из вас, кто взыщет божественного совета! – раздается голос от западной двери. Аеси. В развевающейся красной мантии он идет через зал, из-под ризы проглядывает верх белой туники. Шею обвивает с десяток тяжелых ожерелий из бусин, оранжевых и желтых, на голове соломенная шапочка с двумя хвостиками из бисера, ниспадающими за ухом до самой талии.
– Благословен! – хором выдыхает собрание.
Соголон наблюдает за хозяйкой. Та сначала лежит, прижавшись лбом к плитке пола. Но вот она приподнимает голову, словно ее слуха достигает музыка, которой больше никто не слышит. Аеси смотрит на нее, но не приближается.
– Король сегодня занят своими думами, – говорит он.
Хозяйка либо не слышит, либо не знает, о чем он, и потому остается лежать.
– Встань! – велит Аеси, уже громко.
Хозяйка возится, и Соголон спешит ей на помощь. Госпожа Комвоно хватает ее за руку, но как только обретает равновесие, сердито по ней шлепает. Люди-львы, что-то заслышав, с кошачьей чуткостью застывают на углах тронного помоста. У западных дверей вновь какое-то движение. Все в зале преклоняют колена в ожидании, когда на тронные ступени взойдет особа правящего дома.
Входит принцесса Эмини, одетая проще всех здесь присутствующих, в тунику и плащ, словно она только что с какого-нибудь спорта – новоявленных забав, присущих знати. Единственный знак царственной власти у нее на голове – золотой обод с каменьями и раковинками каури, разделяющий пышные кудри принцессы надвое. На шее у нее несколько узорчатых ожерелий, а на ушах большие серьги-кольца. Следом за принцессой, стараясь не отстать, торопливо шаркает бледный мужчинка, чем-то похожий на мокрую крысу.
– Их высочества, принцесса Эмини и принц Мажози!
Принц садится на трон, что справа, а принцесса смело занимает средний, главный.
– Ваше высочество, сей королевский трон…
– Холодноват. Ничего, потерплю. Какие королевские обязанности наследный принц наслал сегодня на меня? – вопрошает она.
– Обязанности трона, ваше высочество, – с поклоном говорит Аеси.
Из-за его широкой спины Соголон втихомолку наблюдает, как Эмини кривится в ухмылке:
– Надо же. Вот и всё его чувство долга перед своим народом.
– Наследный принц занят…
– А я изнываю от скуки. Но никто не видит, чтобы я прятала под подолом убийц и расправлялась со шлюхами. Или, может, мне стоит этим заняться, а, Аеси? Тебя, я вижу, проказы мальчиков беспокоят совсем не так, как проступки девочек?
– Но вы женщина, принцесса. Причем несравненная.
– Прибереги эту лесть для жены или для рабынь. От женщин вокруг тебя впечатление всегда двоякое, сразу и не разберешь, кто есть кто.
Кое-кто неосмотрительно хихикает; в частности, принц, перед которым кое-кто не прочь позаискивать. Аеси резко оборачивается, и все мгновенно стихают, кроме опять же принца. Выставив крысиные зубки, он хихикает так долго, что принцессе приходится прожечь его взглядом.
– А уж мой отец занят и подавно. Ах, если б наш наследный принц был занят так, как он! Аеси, а не зреет ли в нашем королевстве измена?
– Пока нет, ваше высочество, – с наклоном головы отчеканивает канцлер.
Всё это время Соголон смотрит ему в спину. А он выпрямляется и смотрит резко вбок, словно пытаясь заглянуть себе за спину, как будто ловит ушами звуки музыки. Негромко кашлянув, Соголон вызывает новый поворот головы.
– Король днями погружен в свои думы, не так ли? – продолжает размышлять принцесса. – О, чего бы я только ни отдала, чтобы жители Фасиси могли разговаривать свободно! Пускай хотя бы в этом зале. Думаю, его пространства достаточно.