Шрифт:
Глава 1
Ноябрь 1892 года
Бангкок, Сиам
Разбудившие Эсме женские голоса доносились из-под открытого окна ее спальни. Еще не очнувшись окончательно от блаженной дремоты, девушка явственно различила сильный сиамский акцент.
– Эсме! Эсме!
Сев на кровати, Эсме сладко потянулась, словно все еще не желая расставаться со сном, но уже в следующий момент, решительно выскользнув из-под тонкой кисеи, защищавшей ее ложе от назойливых комаров,
– Ламун? Мей? – негромко произнесла она. – Это вы? Тише, вы всех разбудите! В чем дело?
В серебряном свете полной луны Эсме явственно видела изящный силуэт Ламун, и стоявшая рядом Мей казалась уменьшенной копией своей старшей сестры.
– Поторопись, Эсме, – заговорила Ламун, – если не хочешь пропустить праздник!
Рядом с сестрами на земле стояли кратонги – небольшие самодельные лодочки.
– Очень красивый праздник, – поддержала сестру Мей. – Ты должна видеть все эти огни, Эсме!
Заметив умоляющее выражение в глазах подруг, девушка вздохнула. Впрочем, особо умолять ее не требовалось: Эсме сама с нетерпением ждала Лой Кратонга – праздника, который всегда отмечали во время ноябрьского полнолуния. Тетя Мириам, разумеется, была не в восторге от желания племянницы и в конце концов сумела убедить отца Эсме, чтобы он строго-настрого запретил дочери посещать подобные празднества.
– Ламун, Мей, – снова вздохнув, Эсме облокотилась на подоконник, – я, кажется, предупредила вас, что не смогу! Вы разве не получали моей записки?
Девушки энергично закивали, но надежды убедить подругу не потеряли.
– Тебе понравится! – словно обидевшись на Эсме, протянула Мей. – Я очень прошу тебя!
– Вы же знаете, что случится, если я пойду на праздник без разрешения отца! В прошлом году я, не спросясь его, убежала на празднования по случаю дня рождения короля Чулалонгкорна. Когда папа и тетя Мириам узнали про это, они запретили мне общаться с вами в течение месяца, не говоря уже о других запретах. Вы и теперь этого хотите?
– Не бойся, они не узнают, потому что…
– Нет, – решительно прервала подругу Эсме. – Без папиного разрешения я не пойду.
– Ты уже большая, твой отец не может тебе запретить.
Эсме хотела возразить, но в последний момент все-таки сдержала себя. Ну как объяснить подругам, что у англичан немного другие понятия о том, в каком возрасте девушку можно считать совершеннолетней? Хотя Мей и Ламун моложе ее, обе уже были замужем и имели детей, в то время как отец восемнадцатилетней Эсме считал ее едва вышедшей из детского возраста.
– Я уже не говорю о том, – добавила Эсме, – что кроме папы есть еще и мэм Мил…
«Мэм Мил» – так называли тетку Эсме Мей и Ламун, которым с трудом давалось непривычное английское имя Мириам. Сначала они произносили его как «Миллэм», а потом и вовсе сократили до «Мил».
– Мэм Мил никто не скажет! – наперебой затараторили сестры, но кому, как не Эсме, было знать, что от Мил ничто не может укрыться и результат здесь
Эсме снова посмотрела на красивые кратонги, которые ее подруги сделали собственными руками. Возможно, ради того, чтобы увидеть сотни подобных лодочек, плывущих по реке с горящими в них свечами, стоило рискнуть…
– Нет, Мей, я не могу! – повторила Эсме, вспомнив, какое лицо было у отца, когда он заявил, что запрещает ей посещать подобные празднества. На этот раз, однако, голос ее прозвучал менее решительно – желание пойти на праздник было гораздо сильнее, чем опасение возможных последствий.
Заметив это, сестры снова попытались склонить Эсме на свою сторону.
– Мы очень быстро, – затараторили они. – Всего лишь посмотрим – и обратно. Тебе очень понравится!
Эсме едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Конечно, сестрам – замужним, имеющим детей женщинам – трудно попять, как отец Эсме, которая на два года старше Ламун, может до сих пор относиться к ней как к ребенку. Как бы то ни было, самой Эсме не могло не льстить, что подруги считают ее вполне взрослой.
– Идем же! – решительно заявила Мей. – Поторопись, а то все пропустишь!
– Хорошо, иду. – В глубине души Эсме уже давно готова была уступить уговорам подруг и собственному желанию. – Только подождите немного, мне нужно одеться.
При этих словах сестры только рассмеялись. Эсме, впрочем, ничуть не обиделась, зная, что, с точки зрения сиамок, она уже и так была чрезмерно закутана. Ни Ламун, ни Мей ни за что бы не легли спать в такую жару в шелковой ночной рубашке, которая сейчас была на Эсме, а то, что она носила днем, должно быть, и вовсе казалось им веригами. Сами же они никогда не надевали ничего, кроме саронга – национального костюма, состоявшего всего лишь из обернутого вокруг пояса куска материи, доходящего до колен, и узкой повязки, едва прикрывающей грудь.
Эсме обвела взглядом лежавшую на стульях одежду, думая, во что бы нарядиться. Может быть, в это голубое платье? Симпатичное, но скромное – подходит для любого случая…
Нет, решила она через минуту, для любого, только не для этого. Увидев ее в этом платье, каждый сразу же поймет, что она англичанка. А если, не дай Бог, ее увидит кто-нибудь не тот?
И тут Эсме вспомнила: совсем недавно Ламун и Мей подарили ей точно такой же саронг, как у них! В нем она вполне может сойти за сиамку, тем более с ее смуглой кожей и черными волосами, унаследованными от матери-француженки…
Чтобы найти свой саронг, Эсме пришлось долго рыться в ящиках – в свое время она надежно спрятала его подальше от всевидящих глаз тетки и от горничной с ее слишком длинным язычком. С тетей Мириам наверняка случился бы инфаркт, если бы она обнаружила, что племянница – скромная, добропорядочная учительница в школе для сиамцев, директором которой был ее отец, – прячет среди своих европейских платьев едва прикрывающее тело облачение дикарей. Эсме же нравился этот саронг из небесно-голубого шелка, который Ламун соткала специально для нее.