Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
– Мария, я не ожидала от вас подобного! Вы показались мне порядочной девушкой…
– Отстань от нее, Софка. И займись лучше своим сыночком.
– Гришенька ни в чем не виноват!
– Он у тебя никогда ни в чем не виноват. Я жду, поганец.
– Дядя, – Григорий вывернулся из захвата и поспешил спрятаться за матушкины плечи, которые словно бы шире стали. – Вы не слышали поговорку? Сила есть, ума не надо. Это про вас.
– Осмелел, я смотрю.
– Не смей трогать мальчика! – взвизгнула Софья Ильинична, обнимая сына. – Ты чудовище! Убийца! Думаешь, никто не знает, что
– Заткнись.
– Она ведь тоже утонула и…
– Идем, – Мефодий схватил Машку за руку и дернул.
Никуда идти она не хотела, разве что в комнату, чтобы вещи собрать, а потом прочь с острова… но он полоснул таким взглядом, что все возражения застряли у Машки в горле. И она послушно пошла за хозяином дома.
– Встретимся еще, цыпа! – крикнул Григорий.
– Не обращай на поганца внимания, – Мефодий остановился и вытащил из кармана ключ. – Больше не посмеет.
Конечно, не посмеет, потому что Машка немедленно уберется из этого сумасшедшего дома! Она всхлипнула, сдерживая подкатившийся к горлу ком слез. Вот только не хватало разрыдаться сейчас, когда все закончилось.
– Успокойся, – неожиданно мягко произнес Мефодий и руку на спину положил. Ладонь была большой и горячей, а у Машки появилось иррациональное желание броситься этому типу на шею и пореветь от души, благо шея выглядела достаточно удобной.
– Ну все, все уже… – Он подталкивал ее к двери и бормотал что-то нелепое, успокаивающее, отчего реветь хотелось лишь сильнее. – Садись.
Села. Кресло оказалось низким и широким. В руку Мефодий сунул стакан, строго велев:
– Пей.
Машка и выпила. Закашлялась, зато слезы отступили!
– Коньяк – хорошее средство от нервов, – примиряюще произнес Мефодий и, устроившись в кресле напротив, предложил: – Поговорим?
О чем? О том, что в этом доме все сошли с ума?
Или о том, что Машка, подписывая контракт, рассчитывала совсем на иное? Она репетитор, а не девочка по вызову… и если Мефодий собирается…
– Не заводись, – он поднял руки и вздохнул. – Маленький поганец свое получит.
– Он…
При воспоминании о том, что случилось, а главное, о том, что едва-едва не случилось, Машку начинало колотить.
– Он – разбалованная маменькой тварь. К сожалению, мой брат не слишком много времени уделял его воспитанию, подозреваю, что Кирилл… предпочел с Софьей не связываться. Ты же видела ее.
Мефодий налил и себе, но, понюхав коньяк, бокал отставил.
– Вредная привычка. И вот что, Машенция…
Машенцией ее никто прежде не называл.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Собрать вещички – и адью.
Машка кивнула.
– В целом мысль верная, но… – он затарабанил пальцами по подлокотнику. – Я бы просил тебя остаться. Погоди, потом выскажешься. Причин несколько. Первая: – Софья потребует нанять нового репетитора и будет ныть, пока я этого не сделаю. А поганец вновь доведет его до срыва за неделю. Вторая: мне хочется проучить эту мелкую сволочь. И третья…
Мефодий поднялся и подошел к окну, отдернув гардины.
А Машка наконец решилась осмотреться. Вчера ей показали дом, гостиные и бильярдную, огромную библиотеку, где в сумраке и покое дремали бессчетные тома, современный спортивный зал, которым Грета запретила пользоваться. И бассейном тоже. Комната с камином… столовая… гостевые…
Эта комната отличалась от прочих. Она была велика и в то же время странно пуста. Окна огромны, а шторы плотно задернуты, свет проникает, но какой-то зыбкий, разбавленный словно. И в нем пляшут былинки. На полу ковер, но отнюдь не высокого качества, да и старый, потертый местами. Массивный стол завален бумагами. Они же лежат на полу. А в углу находится цветочная стойка, но горшки пусты.
– Подойди, – попросил Мефодий.
Машка не посмела отказать.
Вид из окна открывался чудесный. Озеро отливало то синевой, то зеленью, а то и вовсе становились белым. Скалистый берег уходил в воду полого, и на нем печальной стражей прорастали кусты можжевельника.
– Там его нашли. – Рука Мефодия легла на плечо, и Машка не посмела ее сбросить. – Отсюда практически не видно…
Голос Мефодия звучал ровно, но сейчас Машка ощущала напряжение, скрытое в нем.
– Тебе уже рассказали, что я убил брата? И жену. Она ведь тоже утонула. – Рука убралась, и Машкино плечо сохранило ее тепло. – Когда двое близких тебе людей тонут, это выглядит… подозрительно. И все вокруг начинают шептаться.
– Но вы не убивали.
– Это вопрос или утверждение?
Машка пожала плечами: пусть думает как хочет.
– Все сложно. – Он смотрел на берег, на скалы, на яблоню, ветви которой шевелились на ветру. – Кирилл… был очень осторожен. А я смеялся над ним. Называл параноиком. Он из тех, кто переходит дорогу только на зеленый свет. И нож берет исключительно за рукоять. И он не пил. Я вот пил, после смерти жены вообще в запой ушел. А он приехал за мной и вытащил в эту свою… богадельню.
Мефодию наверняка давно хотелось выговориться, но не было подходящего слушателя, а теперь вот Машка появилась. Она чужой человек, сегодня здесь, а завтра уехала и увезла с собой ворох его откровений.
– И вот что я тебе скажу: он в жизни не полез бы плавать. Ни в озеро. Ни осенью. Ни пьяный.
Наверное, ему возражали. Говорили, что у пьяных своя логика, постичь которую разумному человеку невозможно. И Мефодий огрызался, доказывая, что смерть его брата вовсе не случайна.
– А незадолго до смерти он заговорил о женщине в белом.
– Кто она?
Мефодий оглянулся, словно впервые заметил Машку.
– Кто? Я бы тоже знать хотел… поверь.
И судя по тону, с этой дамой он отнюдь не светскую беседу завел бы.
– Знаю лишь, что Кирилл был разумным человеком, но она его пугала.
– И вы думаете, что кто-то…
Кто-то из домашних подстроил и представление, и убийство.
Мысль осталась невысказанной вслух.
– Умная девочка, – похвалил Мефодий.
Если целью был его брат, то почему женщина в белом не исчезла? И тогда получается…