Лунный нетопырь
Шрифт:
На Лронге лица не было — сразу видно, что он метался по своему шатру, представляя все беды, которые могли обрушиться на его принцессу в компании с таким ненадежным спутником, каковым представлялся ему придворный шаман. Мона Сэниа про себя усмехнулась: знал бы князь, что на деле старый болтун оказался еще хуже…
— Наше краткое путешествие, к сожалению, ни к чему не привело, — проговорила она уклончиво, чтобы лишний раз не унижать сибиллу рассказом о его непомерной трусости. — Успокойся, мой добрый Лронг: мы не встретили никого и ничего не нашли. Так, безделушку одну поганенькую,
Она поперхнулась, потому что чуть было не продолжила: после того, как штанишки прополощет.
Лронг, не скрывая облегчения, шумно вздохнул.
— Но я вынуждена просить тебя… вас, всех троих, — торопливо продолжила принцесса, оглядываясь на Паянну, восседавшую в княжеском кресле с олимпийским безразличием к происходящему; — прошу не рассказывать никому о том, что я провела несколько минут на другой земле — даже Киху, который, как я слышу, любезничает сразу с тремя юными тихрианками неподалеку от шатра.
— Ни-ко-му.
Три коротеньких слога прозвучали так, словно Справедливый князь сбросил с высоты три непомерной тяжести камня, и по его интонации было понятно, что он не только сам не скажет ни слова, но и пришибет на месте любого, кто хотя бы откроет рот.
Впрочем, глядел он при этом исключительно на своего горе-кудесника, известного неуемной болтливостью; на молчаливую же Паянну он, похоже, уже привык полагаться полностью.
— Не тревожься, князь, — тоном, не сулящим ничего хорошего, проговорила мона Сэниа, — с милейшим сибиллой я уже договорилась. Потерпи еще немного его присутствие в своем шатре, я сейчас сюда перешлю кое-какие скромные дары для него.
— Уже?.. — вырвалось у Лронга.
— Мне пора, мой рыцарь бесконечных дорог. Каждый раз, прощаясь с ней, он вот так же жадно вглядывался в ее черты, словно боялся, что видит ее в последний раз. И тогда ей невольно приходило на ум, что этот чернокожий великан — единственный мужчина во Вселенной, чье безграничное и беззаветное поклонение никогда не покажется ей назойливым или нескромным. Рядом с ним было тепло и покойно. Но — и только.
Но владетельный князь, оказывается, не просто так смотрел на нее, не отрывая испытующего взгляда:
— Прости меня, владычица дум моих, если я покажусь тебе докучливым… Но мнится мне, что не все печали свои ты мне поведала.
Травяной Рыцарь, врачующий не только телесные раны… Она опустила невольно дрогнувшие ресницы: а вот Юрг, ее звездный эрл, ничего не заметил.
— Не сердись, добрый мой друг, — проговорила она, легко касаясь громадной черной ручищи, дрогнувшей при ее прикосновении. — Ты прав, но — не сейчас. Я…
Она запнулась, мучительно подыскивая слова. Они не находились.
— Я просто не в силах выговорить вслух то, что у меня на сердце. Если честно признаться, то я не могу и мысленно произнести это. Погоди немного, я разберусь со своими печалями, тогда и жди меня снова!
Она проговорила это почти весело — так улыбаются сквозь слезы.
— Когда прилетишь сызнова, княжна, мальца своего прихвати, — подала вдруг голос Паянна. — Своими
— А ты лети со мной, — вдруг совершенно неожиданно для самой себя предложила мона Сэниа, — у меня ведь двое, будешь Фирюзе доброй нянюшкой, ей женские руки надобны, а у меня кругом одни воины.
— Не можно, — покачала головой чернокожая женщина, и вздох ее был шумным, прокатившим по шатру влажную духовитую волну, точно пахнуло парным молоком, как от только что отелившейся рогатины. — Мне за Рахихордом, Князевым батюшкой, ходить надобно. А я служу верно.
У моны Сэниа дрогнули брови: эту же фразу: «Я служу верно» — она слышала совсем из других уст. Так говорил проклятый Кадьян. Но до чего же по-разному звучали эти одинаковые слова!
— А что до просьбы твоей наипервейшей, — торопливо проговорил Лронг, — так не тревожься, не позабуду: со всей своей дороги призову сибилл, с чужих земель на время откуплю… Найдем даже то, о чем ты сама не ведаешь.
— А, пустые хлопоты, — бесцеремонно вмешалась Паянна, — не будет и в сибиллах проку, коли ты сама, княжна, не уразумеешь, что тебе надобно. Нельзя отыскать то, чего не знаешь. Так что выдь ты во чистую степь, ляжь на землю ликом кверху, чтоб Незакатное твои думы грело, и чистой мыслию, ничем другим не замутненною, устремись к тому, что душу твою томит — оно себя и окажет.
— Спасибо тебе за совет, Паянна, — проговорила несколько изумленная принцесса. — Ну, прощай, Лронг, и за меня не тревожься — со своими бедами я справлюсь.
Она направилась к выходу и чуть не наступила на сибиллу, свернувшегося калачиком под своей полосатой меховушкой. Не долго думая, принцесса сдернула с него облезлую накидку и, скомкав се, с чувством глубокого удовлетворения зашвырнула туда, откуда старый скряга никаким шаманством не смог бы ее вернуть — прямо в не слишком на вид жаркое пекло незакатного тихрианского солнышка.
Алое перо кружилось в воздухе над самой верхушкой шатрового корабля, а чуть выше порхал рыжий зимородок, точно крошечная жар-птица. Гуен, уже привыкшая к огненноперым вестникам короля Алэла, все-таки следила за ним сверху, обозревая весь Бирюзовый Дол с высоты своего бесшумного полета. Из малого кораблика стрелой вылетел лазоревый Фируз, нацеливаясь на добычу, но тут Ю-ю. мастеривший вместе с отцом и Кродрихом подобие ветряной мельницы, бросил свое занятие и ринулся ему наперерез, оглашая колокольчиковый дол древним земным заклинанием: «Чур, мое!».
Фируз завис в воздухе, как маленький бледно-голубой вертолетик, но в борьбу за обладание поднебесным трофеем включился еще один претендент: Фирюза, передвигавшаяся на четвереньках с проворством юркой ящерки, пронзительно завизжала и тоже помчалась к новой игрушке. Фируз взмахнул крыльями, окружая себя ореолом перламутровых бликов, и успел подхватить перо прежде, чем оно коснулось земли; потом, отлетев чуть в сторонку, снова его выпустил и опять подхватил.
— Гляди-ка, мышкует, как лисица — с восторженным изумлением проговорил Юрг, наблюдавший эту сказочную картину.