Лягушачий замок
Шрифт:
— Королева все еще не утратила вкус к злодеяниям, — вздохнул гном Умпин.
Он вставил весла в уключины и стал грести так быстро, что вода вокруг пенилась.
В ту же секунду я услышал, как подземная долина огласилась грохочущим шумом водопада. Обрушившийся поток поднял нас вместе с нашей лодочкой высоко на гребень волны и не отпускал, пока не вынес в толще воды из подземной пещеры.
Мы не утонули, нет. Вместо этого мы выплыли в тритоний пруд. Наша лодочка не опрокинулась, но в ней было полно воды, и оба весла потерялись.
Мы с гномиком лежали
Когда мы, наконец, приплыли к берегу, почти в том самом месте, где давным-давно выловили всех головастиков и поцеловали лягушку, которая превратилась в принца, то оказалось, что мы совсем промокли и озябли.
За тритоньим прудом мы видели возвышающийся на фоне ночного неба замок. Оттуда, с высоты, до нас доносились какие-то отвратительные звуки, и я понял, что это беснуется королева, которая узнала, что, несмотря ни на что, мы не утонули.
Вдруг мы услышали в траве какое-то шебуршанье. Гномик Умпин очень испугался, и тут я увидел, что шебуршали огромные зайцы.
— Это королевские зайцы, — взволнованно прошептал Умпин.
— Зайцы, но почему ты так их боишься? — спросил я.
Умпин обернулся и посмотрел пристально на меня:
— Ты и впрямь думаешь, что это обычные трусишки зайки серенькие?
Я должен признаться, что в спешке не разглядел кто там, а теперь и сам испугался. И совсем уже не мог опомниться от страха, когда заметил, что одна из огромных южноафриканских лягушек выползла из воды.
Я ощутил, что мое сердце забилось в два раза сильнее обычного. Оно застряло у меня, как ком в горле, так высоко, что казалось выпрыгнет изо рта.
— Ну, теперь нам остается только как можно быстрее вернуться обратно в зиму, — воскликнул гномик Умпин.
— Да, да, — скороговоркой отозвался я.
И тут мы услышали голос Авроры, которая кричала нам с высокой башни замка:
— Берегитесь, вас подстерегает опасность!
Мы с гномиком переглянулись.
— Крепко держись за мою руку, Кристоффер Поффер! — скомандовал гномик Умпин.
В следующее мгновенье мы оба уже стояли на поверхности сугроба. На мне снова была моя пижамка с картинками автомобильчиков и мотоцикликов, только один рукав кофточки был оторван, потому что одна из лягушек успела крепко вцепиться в него как раз в тот момент, когда мы переходили из одного времени года в другое.
— Сюда они уже не придут, — выпалил, запыхавшись, гномик Умпин. — Потому что такого рода опасности подстерегают нас только летом.
«Бессердечный»
Весь лес был покрыт серебристым инеем, а над высокими елями светила луна, похожая на огромный воздушный шар.
Теперь, когда все опасности миновали, мы с гномиком принялись прогуливаться по снежному насту, даже не зная, что и сказать.
— Да уж, да уж, да уж… — произнес гномик по меньшей мере трижды.
Мне стало ясно, что он просто хочет поговорить со мной, но не знает, с чего начать.
— У меня сердце прямо как комок застряло в горле и вот-вот выпрыгнет из груди.
Умпин взглянул на меня, и его глаза наполнились слезами.
— Лучше иметь прыгающее сердце, чем никакого, — сказал, наконец, гномик.
От его слов мне стало не по себе. Я вспомнил слова принца о том, что гномы постоянно охотятся за сердцами людей, и охота эта происходит в полнолуние, когда кругом лежат сугробы, «оледенелые» — еще добавил он.
— У гномов никогда не бывает сердец, это всем известно. Ты можешь сам в этом убедиться.
Я подошел к нему и приложил ухо к его груди. Там было тихо, как в могиле.
— Тогда мне совсем непонятно, каким образом ты жив, — спросил я. — Ведь как только сердце моего дедушки перестало биться, он умер.
Гномик Умпин распрямился.
— Кристоффер Поффер, — произнес он. — Раз у меня нет сердца, которое бы постоянно билось, значит, я не из плоти и крови, как ты и все лягушки в лесу, значит я — только сон. А если я только сон, то должен быть кто-то, кому я приснился. И если я не ошибаюсь, этот кто-то — ты.
При этом он ткнул меня пальцем в грудь, да так сильно, что мне стало больно.
Тут я перепугался. Если это действительно сон, то тогда это впервые в моей жизни, когда я сам вошел в сон, который мне снится. А если я полностью вошел в этот сон, то значит меня не будет в моей кроватке рано утром, когда папа или мама придут будить меня. И где же тогда на самом деле буду я? Так трудно найти ребенка, который заблудился в лесу, но ведь еще труднее найти его, если он заблудится во сне.
— Этого не может быть, — сказал я, и у меня на глаза навернулись слезы.
— Это очень даже может быть, Кристоффер Поффер, — продолжал гномик Умпин.
— Например, твой дедушка умер, но он вполне имеет право жить в твоих мыслях.
— Это не одно и то же, — сказал я. — И ты не имеешь права говорить о моем дедушке, ведь ты никогда не сидел у него на коленях и не слушал его сказки.
Гномик Умпин заложил руки за спину и принялся расхаживать кругами по снежному насту. Наконец, он сказал:
— К сожалению, это одно и то же, мой милый принц Кристоффер Поффер. Ни я, ни твой дедушка не можем войти в реальную жизнь и ощутить, например, тепло солнечных лучей, как его ощущаешь ты, потому что мы существуем только в воображении. И хотя мне не довелось сидеть на коленях у твоего дедушки, и ни у какого другого человека из плоти и крови, я жил во многих сказках. Разве ты забыл, что дедушка рассказывал тебе множество сказок о гномах, принцах и белых замках, в которых происходило всегда так много необычайного.