Лягушка
Шрифт:
Однако Сева-вожатый, вроде бы и не собираясь снаряжать погоню, сидел на скамейке у спальни, то ли вырезая что-то перочинным ножом, то ли просто строгая чурку.
– В медпункте была?
– спросил он, подняв голову.
Дина кивнула.
На цыпочках она вошла в тихонько посапывавшую спальню - свежий воздух действовал лучше всякого снотворного - и пробралась к подоконнику. Надпись была на месте, просто ее никто не заметил. Дина послюнила палец и размазала надпись.
На следующий день показывали кино. Он - теперь
– Знаешь, вчера получил письмо от Тарасика, ну, не сам он писал, конечно, а бабка, он только палец приложил, намочил в чернилах и шмякнул печать. Такие там хохмочки, слушай! Бабка поит его парным молоком. "Пей, говорит, - это молочко просто от коровки". А Тарасик: "Бабушка, а от какого зверя кислое молоко?" От какого зверя!
Дина неопределенно кивнула.
– А однажды утром бабка говорит: "Сегодня мне приснился твой братик!" Я, значит. А Тарасик: "Ой, бабуся, как жалко, что я не лег к тебе в кровать, тогда бы и мне он приснился!"
Было похоже на то, как она когда-то подсела к нему и стала рассказывать про Лёку, - но нет, все было иначе.
Погас свет, пошло начало журнала, он наклонился к ее уху и прошептал:
– Не сердись.
– Я не сержусь, - сказала она чужим голосом.
– Правда не сердишься?
– Правда.
Назавтра они продолжили репетировать "Отелло". Конечно, все уже было не так, раз даже Света Савельева сказала:
– Лады, старуха! Будут тебе "звуки животных" на костре. Молодец, что уже не лижешься с Маратиком!
– А когда я с ним лизалась?
– хмуро поинтересовалась Дина.
– Извините, если что не так, - тотчас слиняла Света.
– Я ведь в переносном смысле.
Отчего-то даже такая задира, как Света, не захотела с ней связываться. Вроде бы на ней висела табличка, словно на трансформаторной будке: "Не трогай! Убьет!"
Один лишь Марат этого не видел. Или не хотел видеть. Она репетировала, разговаривала с ним, даже смеялась его шуткам, а в голове гвоздем засела одна-единственная мысль: "Как?! Ну как ему отомстить?!"
– Почему ты ни разу не спросила... ну, чего ради мне взбрело в голову с этой сценой из спектакля?
Отрепетировав в последний раз, они возвращались в лагерь со "своей" поляны. Прощальный костер - завтра. Репетиции окончены.
Дина молча пожала плечами. Тогда она была счастлива, что ему это "взбрело", а сейчас... Не все ли равно.
– Я тебе скажу, я никому не говорил, никто не знает, ни один человек. Только тебе. Потому что, знаешь, ты настоящий друг.
Он говорил путано и сбивчиво, как о чем-то необыкновенно важном.
– Для меня это будет самый настоящий Рубикон. Знаешь, что такое Рубикон?
– Знаю. Река. "Рубикон перейден, -
– Обратно пути нет".
– Вот именно. Обратно пути нет.
– Что-то я не поняла. Ты объясни, если хочешь.
– Конечно, хочу. Ты знаешь, я... В общем, ну, как тебе сказать... Я хочу стать артистом!
– выпалил он.
– Подумаешь, тайна, - небрежно сказала она.
– Многие хотят. Только не я.
– Честно?
– А то как.
– Ну а для меня... просто смысл жизни, и все! Серьезно.
Он взглянул на нее с коротким смешком, но по глазам было видно - да, серьезно.
– Понятно. Значит, блеснуть решил. У тебя вообще-то ничего получается.
– Да не блеснуть, не блеснуть! Все наоборот. Я ведь не просто так сказал - Рубикон. Если у меня бы все по-человечески было...
– А как у тебя?
– Знаешь, я боюсь.
– Кого?
– Ну, публику, народ. Зрителей, в общем. Читаю, репетирую, ну, один человек, два или даже три - все ничего. Все хорошо, хвалят меня, я и сам вижу, что ничего, есть, как говорится, данные... Но только выхожу на сцену - все. Конец мне, понимаешь?
– В каком смысле?
– уточнила она.
– Да во всех. Словно в пропасть лечу.
– Текст забываешь?
– Текст забываю, руки-ноги, это самое... отнимаются, в голове каша. Ну и тэ дэ.
– Понятненько...
– протянула она. Что-то наклевывалось. Что-то оч-чень любопытное...
– Ты хочешь спросить, зачем я еще и на этот костер полез?
– Хочу, - кивнула она.
Действительно, чего это ради лезет он на костер? Джордано Бруно подумать только!
– Потому что это - последний шанс. Самый последний, ясно тебе?
– Ну, почему?
– Да потому! В школе я уже оскандалился два раза. Провалился с треском! Третий раз, сама понимаешь...
Она согласно покивала.
– В Доме пионеров, в кружке, - тоже. Попросили меня из кружка. Почти. Предложили реквизит разный делать, костюмы - а на кой они мне? В общем, последняя надежда. Понимаешь, я должен в себя поверить. Убедиться, что могу. Ты не думай, я не просто с бухты-барахты. Я аутотренингом занимаюсь - знаешь, что это такое?
– Ага. "Я сильный и смелый, я лучше всех, я всех талантливее..." Ну, внушил себе это?
– Почти.
– Ты что, и правда так сильно хочешь в артисты?
– спросила она недоверчиво.
– А если не выйдет? Все равно придется стать кем-то другим.
– И ты туда же!
– воскликнул он почти что с мукой.
– Все равно как моя мама: все профессии важны, все профессии нужны. Не будешь, сынуля, артистом - будешь кем-нибудь другим, не менее уважаемым: педагогом, инженером, врачом, поваром, наконец! А я не хо-чу! Понимаете вы все?!
– Ну не ори ты так!
– Я не ору. Вот ты - кем ты хочешь быть? Ты уже решила?