Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
В четыре часа утра артиллерийский потоп обрушился на край леса. Пушки «Викинга» были старые. Они уже прошли полтора года русской кампании без ремонта. Надо было каким-то математически сказочным чудом регулировать стрельбу. Но эти залпы оказались на удивление точными: четыре тысячи снарядов обрушились на врага, размолотили траншеи и окопы с неслыханной мощью.
Наши солдаты, пригнувшись под этой волшебной стальной крышей, широко открыв глаза, со звоном в ушах бросились в атаку точно в тот момент, когда артиллерия вступила в бой.
Моя бывшая рота, третья, бросилась
Особенно яростно, как сумасшедшие, с воем, дрались молодые женщины – солдаты. Наши солдаты не привыкли убивать женщин. К тому же эти женщины были красивые. Особенно одна, с красивыми веснушками на лице, дралась как львица. Одна ее маленькая грудь в пылу боя выскочила из гимнастерки. Она так и погибла. Веснушки блестели на ее лице, как цветы зимнего вереска, и грудь, маленькая и ледяная, слегка поблескивала в лучах утреннего солнца. После боя мы засыпали эту женщину снегом, чтобы облегчить тяжесть смерти на ее теле.
После захвата этих сильно укрепленных позиций третья рота сразу же бросилась в атаку на другие блиндажи и укрепления в лесу, представлявшие собой эшелонированную оборону глубиной в четыре километра.
Преодолев один километр, потрепанная рота с трудом зацепилась на отвоеванной территории. Но напрасно ждала она остальную часть бригады с правого крыла.
Другим ротам пришлось очень худо. С большим трудом им удалось углубиться на пятьсот метров вглубь холмистого леса. Бой был жестоким. Артиллерия «Викингов» поддерживала их и прижимала красных на холмах под деревьями.
Вот тогда в бой вступила артиллерия Советов. У них в восточной части леса находились артиллерийские установки залпового огня – катюши. За одну минуту они накрыли целый сектор ужасным градом снарядов. За один час мы потеряли сто двадцать пять солдат убитыми и ранеными.
С командного пункта мы видели, как наши маленькие сани спускались по снежному склону, увозя раненых. Санчасть роты была забитой. Десятки несчастных людей, лежа на снегу, дрожа от холода, полуголые, с замерзшей от мороза кровью мучительно ждали своей очереди, пока санитары беспрерывно возили свои окровавленные сани к лесу.
Русская контратака отбросила нашу бригаду. Только третья рота осталась, зацепившись на своих высотках, отрезанная от всех.
Мы бросились с командиром, чтобы остановить отступление, но солдаты давили так сильно… Мы увидели, что за исключением третьей роты вся бригада вот-вот будет выброшена из леса в голые поля, где поражение приняло бы характер бойни.
В пять часов вечера положение немного стабилизировалось, оставаясь тем не менее трагическим: лес не был захвачен нами; бригада была лишь на двести метров от края леса; третья рота была потеряна. Мы даже точно не знали, где она находилась. С часу на час она могла быть уничтожена.
В одной избе в лощине мы провели импровизированный военный совет. Все с тяжелым сердцем качали головой, – отступать. Генерал Гилле по своей привычке минут десять не говорил ни слова. У него был суровый взгляд, плотно сжатые челюсти, резко выступающие
– Атаку продолжаем, – просто сказал он. Он прямо посмотрел на нас, без тени улыбки:
– И вы захватите лес, – добавил он.
Наступила ледяная ночь. Было двадцать градусов ниже нуля. Люди на опушке леса не имели ни малейшего убежища и не могли развести огонь. Они умирали от холода, несмотря на зимнее обмундирование. Они прижимались друг к другу в снегу, чтобы согреться, пока караульные охраняли их отдых.
Саперы разматывали колючую проволоку, привязывая ее от дерева к дереву, минировали территорию, за исключением узких проходов, едва заметных для наших разведчиков.
Мы попытались восстановить связь с третьей ротой. Один взвод, состоящий исключительно из добровольцев, углубился в лес в северо-восточном направлении.
Но наши сведения были неточные. На самом деле третья рота выдвинулась не так далеко, как мы думали. Наш взвод углубился слишком далеко на восток и наткнулся на сильное укрепление врага. Ночью произошла мощная потасовка.
Наш командир взвода, настоящий великан, своеобразный локомотив роты, бросился всем своим весом в середину вражеского блиндажа. Его принесли с животом, простреленным автоматной очередью. В медсанбате он пыхтел, как локомотив. Его перевязали без особой надежды на то, что он выживет. И все же он выжил. Через восемь месяцев он вернулся к нам в казарму в Бреслау, такой же монументальный, как и раньше, с Железным крестом первой степени. Но ужасные раны, полученные им в низ живота, постоянно давали о себе знать. Через несколько недель он почувствовал, что никогда больше не сможет жить как другие. Тогда он взял в оружейной комнате толовую шашку в один килограмм, вышел на берег Одера и взорвал себя. На берегу нашли одно легкое и несколько позвонков. И все. На своем маленьком столике в казарме он оставил свои последние слова.
Ночная атака взвода этого спартанца не дала результатов. Наша третья рота исчезла без следа. На следующее утро я один попытался разыскать наших молодых ребят.
Бронетехника нашей бригады была замаскирована в долине, тянувшейся вдоль северного края леса. Лежа на одной бронемашине, я доехал через степь до края леса, на два километра восточнее места, откуда началась наша вчерашняя атака. По расчетам штаба, именно там должна была быть наша потерянная рота.
Это была ошибка. Она находилась только на полпути от этой точки, а я въехал в дубняк километром выше. Изумленные и беспомощные, наши солдаты увидели бронемашину впереди себя в долине, прямо на своем участке!
По горячему приему, что я получил вблизи первых деревьев, я понял, что там не найти друзей. Водитель машины с трудом вывез меня среди двух десятков снопов огня от разрывов снарядов.
Но во второй половине дня саперы, катившие между деревьями свои бобины с колючей проволокой как можно дальше на северо-восток, вслепую попали на нескольких парней из третьей роты, прикрывающих юго-восточный выступ своего участка. Эти парни были посиневшие от холода. Они располагались среди двух десятков трупов русских. Мы быстро закрепились, установили связь, к ночи укрепив наш уже неразрывный фронт сотней мин.