Любимец моих дьяволов
Шрифт:
– Он после небольшой операции. Немного не в форме. Пока я за двоих…
– Хорошо, – перебивает меня Брейкер. – Иван тебе все покажет, – берет в руки мобильный:
– Вань, зайди в столовую. Дело есть.
В этот момент в комнату влетает Леа. Облако белокурых волос и цветочный шлейф, который будоражит, заставляет вздрогнуть. У Лизки удивительно вкусные духи. Лучше чашки кофе взбодрили. А ее вид не может оставить равнодушным – вся сияющая, как сама весна. Чисто ангел. Если не знать, какие демоны бушуют внутри.
Морковка замирает, увидев меня.
– Детка, это твой новый телохранитель. Ты помнишь Якоба? – голос Германа доносится точно издалека. Почему с ее появлением в комнате звенит тишина? Или у меня минутное помутнение рассудка?
Пристальный, немигающий взгляд впивается в меня. Конечно же она меня помнит. Но сейчас выражение ее лица трудно понять. Можно лишь гадать, что происходит в этой безумной головке.
"Я помню тебя. Вот ты и попался. Теперь отыграюсь за все", – скорее всего она думает именно об этом. Но готов поклясться, там больше. Куда больше. Этот покер фейс скрывает целую бурю чувств. На секунду мне начинает казаться, что все это – плохая затея. Но отступать не в моих правилах.
– Привет, Леа, – как можно спокойнее обращаюсь к девчонке. – Надеюсь, мы сработаемся.
– Ты так думаешь? – усмехается Лизка. – Ну, попробуем. Уверена, будет весело.
– Детка, мне неделю быть в Париже. И давай, чтоб я не нервничал. – Вмешивается Герман. – Ты ведь не хочешь, чтобы я своих парней к тебе приставил. Жорика например. Он не нравится тебе.
– Он никому не нравится – похож на серийного убийцу, а по факту – полный кретин, и от него воняет, – морщится Леа. – При таком раскладе этот, конечно, лучше.
– Что значит «этот»? – хмурится папаша. – Вы с Якобом выросли, можно сказать, вместе. Друзья детства. Почти брат и сестра. Не нужно капризничать, милая. Это отличный вариант! Надеюсь, ты будешь гостеприимной.
Насчет брата и сестры Герман совсем загнул, я аж вздрагиваю. А Леа вспыхивает, на щеках появляется румянец, а в глазах, на секунду – влажный блеск. Но она опускает ресницы, а я – отворачиваюсь.
В комнате появляется мужчина лет сорока, крупный, пивное брюшко довольно приличное. Не слишком тянет на охранника для элиты. И лицо добродушное, сразу видно – рубаха парень. Как, интересно, он выдерживает в этом террариуме?
– Иван, Якоб, – представляет нас коротко Брейкер. – Вань, покажи Якобу домик для персонала. У него еще друг, вдвоем жить будут.
– И собака, – добавляю нерешительно. – Временно попросили у себя подержать.
– Собака? – удивленно восклицает Лизка.
– Он не помешает. Очень воспитанный. – Говорю, обращаясь к Брейкеру и игнорируя его дочь.
– Папа не любит собак…
– У меня нет сейчас времени, – встает из-за стола Брейкер. – Но прошу к моему возвращению псину убрать. У меня аллергия.
– Хорошо, – киваю. – Без проблем.
– Я провожу тебя, папочка. – Лизка берет Германа под руку. А мы с Иваном удаляемся в противоположную сторону. Только сейчас замечаю, что футболка на мне насквозь промокла и прилипла к телу.
Пока идем к нашему теперешнему месту обитания, с интересом рассматриваю дом.
– А чего у вас телохранители не задерживаются? – спрашиваю как бы между делом у Ивана.
– Так характер у девочки не сахар. Да ты и сам наверняка уже понял.
– Я ее давно знаю, – признаюсь в ответ. – Не представляю, как сработаемся.
– Главное, не спорь с ней. В этом весь секрет. А то, что не держатся – на самом деле причины разные. Но наиболее частая – западают на нее. И тут уже – либо я увольняю их от греха… Либо опережают меня, срываются… Бывают неприятные инциденты.
– С кастрацией? – ухмыляюсь.
– Ну не настолько все ужасно. Хотя Герман Эдуардович любит этим грозить, – издает смешок Иван.
– Она всегда ведет себя как сука озабоченная?
– Ты знаешь, я бы Елизавету такой точно не назвал. Но толком так и не понял, что она за фрукт… Хоть и работаю тут третий год – дольше никто не держался, поэтому и старшим назначили. У меня с Елизаветой конфликтов ни разу не было. Может, из-за возраста моего, со мной она довольно вежлива. Вот сверстниками – да, крутить сразу начинает. И у нее – периоды. Как у шизофреника, знаешь. То в благотворительность ударится, чуть ли не суп бездомным разливает… То дома месяцами сидит, вяжет.
– Вяжет? – вырывается у меня. Вот уж не думал, что меня Лизка может удивить. Но это звучало воистину дико.
– Ага, представляешь? Вот тогда лафа. Сидишь себе в своей каморке да телек гоняешь. А бабло капает.
– А что вяжет-то? – У меня просто в голове не укладывается образ Леа Брейкер со спицами. Разве что в качестве холодного оружия. Тогда да, вполне может подойти.
– Если честно, мне абсолютно все равно, что там у нее за изделия. Вроде свитер папке вязала. И что-то еще… Я не вдавался. А потом снова с отцом о чем-то поспорила и ударилась в тусу. Каждый день ночной клуб. Мы упахивались вчетвером. Пришлось еще двоих нанять. Не выдерживали… Она могла всю ночь танцевать, жопой своей вертеть, а нам приходилось козлов пьяных и обдолбанных от нее оттаскивать. Я еле вытерпел. Напарник, дружбан мой, уволился. Потом еще один. И еще.
– А дальше? – спрашиваю, мрачнея.
Не думал, что все настолько плохо. Совершенно не улыбалось таскаться ночь за ночью по клубам и оттаскивать от Брейкер уродов. Столько телодвижений из-за одной дуры. Не проще ее дома запереть?
– Что дальше? – переспрашивает Иван. – Да ты не бери в голову, парень. Тут все время текучка. Зато платят отлично. И Белоснежка не так плоха, как может на первый взгляд показаться.
– Я про ее «периоды» спрашивал. И почему – Белоснежка?
– Потому что еще совсем недавно у нее период был, когда аж семь охранников числились в ее распоряжении. Представляешь? Семь! Посменно конечно. Вот и прозвали парни ее Белоснежкой. А мы – семь гномов.
– Да понял я уже.
Зашибенно. Была невзрачной Морковкой – в детстве. Так я прозвал ее, потому что когда злилась или плакала, у Лизки кончик носа краснел. А стала Белоснежкой. Ну ни в коем разе не идет ей это прозвище. Звучит дико.
– А, вот еще, – вспоминает Иван. – Еще период с принцем. Только вот недавно закончился. И слава Богу.
– С Принцем? Это еще что значит? Парня так своего называла?
Совсем как Скорос… Кольнуло сердце. Как запретить проклятому вспоминать Василину?