Любимые застольные песни
Шрифт:
Золотою казной я осыплю тебя.
Дам коня, дам кинжал, дам винтовку свою,
А за это за все ты отдай мне жену.
Ты уже стар, ты уже сед, ей с тобой не житье,
На заре юных лет ты погубишь ее.
Под чинарой густой мы сидели вдвоем,
Месяц плыл золотой, все молчало кругом».
«Князь, рассказ ясен твой, но напрасно ты рек,
Вас с женой молодой я вчера подстерег.
Ты невестой своей полюбуйся, поди,
Она в сакле моей спит с кинжалом в груди.
Я глаза ей закрыл,
Поцелуй мой застыл у нее на устах».
«Хасбулат удалой, бедна сакля твоя,
Золотою казной я осыплю тебя».
«Ой, то не вечор, то ли не вечор…»
Ой, то не вечор, то ли не вечор,
Мне малым-мало спалось.
Ой, мне малым-мало спалось,
Да во сне привиделось;
Ой, мне малым-мало спалось,
Да во сне привиделось.
Ой, будто конь мой вороной
Разыгрался подо мной.
Ой, будто конь мой вороной
Разыгрался подо мной,
Ой, разыгрался, расплясался
Под удалым молодцом.
Ой, налетели ветры буйные
Со восточной стороны,
Ой, сорвали черну шапку
С моей буйной головы.
Ой, сорвали-то черну шапку
С моей буйной головы.
А есаул догадлив был,
Он сумел сон мой разгадать:
Ой, пропадет, он говорил,
Твоя буйна голова.
Ой, пропадет, он говорил мне,
Твоя буйна голова.
Ой, то не вечор, то ли не вечор,
Мне малым-мало спалось.
Ой, мне малым-мало спалось,
Да во сне привиделось;
Ой, мне малым-мало спалось,
Да во сне привиделось.
«Есть на Волге утес…»
Есть на Волге утес, диким мохом оброс
Он с вершины до самого края;
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная.
На вершине его не растет ничего,
Только ветер свободный гуляет,
Да могучий орел свой притон там завел
И на нем свои жертвы терзает.
Из людей лишь один на утесе том был,
Лишь один до вершины добрался,
И утес человека того не забыл,
И с тех пор его именем звался.
И хотя каждый год по церквам на Руси
Человека того проклинают,
Но приволжский народ о нем песни поет
И с почетом его вспоминает.
Раз ночною порой, возвращаясь домой,
Он один на утес тот взобрался
И в полуночной мгле на высокой скале
Там всю ночь до зари оставался.
Много дум в голове
Много дум он в ту ночь передумал.
И под говор волны, средь ночной тишины
Он великое дело задумал.
Но свершить не успел он того, что хотел,
И не то ему пало на долю;
И расправой крутой да кровавой рукой
Не помог он народному горю.
Не владыкою был он в Москву привезен,
Не почетным пожаловал гостем,
И не ратным вождем, на коне и с мечом,
Он сложил свои буйные кости…
И Степан, будто знал, никому не сказал,
Никому своих дум не поведал,
Лишь утесу тому, где он был, одному
Он те думы хранить заповедал.
И поныне стоит тот утес и хранит
Он заветные думы Степана;
И лишь с Волгой одной вспоминает порой
Удалое житье атамана.
Но зато, если есть на Руси хоть один,
Кто с корыстью житейской не знался,
Кто свободу, как мать дорогую, любил
И во имя ее подвизался, —
Пусть тот смело идет, на утес тот взойдет,
Чутким ухом к вершине приляжет,
И утес-великан все, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет.
«Чу!.. Сила могучая встала…»
Чу!.. Сила могучая встала.
И слышно сквозь шум камыша,
По диким отрогам Байкала,
Сквозь бурю и вой Иртыша,
Как двинутся грозные тучи
В безмолвной тайге по снегам,
Минуя уральские кручи,
И к волжским идут берегам.
Где горы закрыли туманы,
Где злобно потоки ревут,
Встают удальцы-атаманы,
Станичников горных зовут.
И батюшка Дон всколыхнулся,
Щетиною пики стоят,
Ермак Тимофеич проснулся, —
Старинные песни гудят.
На Запад туманный, кровавый
С Востока степные полки
Идут безудержною лавой,
За славой идут казаки!
«Как на грозный Терек…»
Как на грозный Терек
Выгнали казаки,
Выгнали казаки
Сорок тысяч лошадей.
И покрылось поле,
И покрылся берег
Сотнями порубленных, пострелянных людей.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Атаман наш знает,
Кого выбирает,