Любимый жеребенок дома Маниахов
Шрифт:
Солдат, спящий у моих ног, это ты сам во всем виноват.
— Я опять много ем, — сказал мне в ночи неслышимый голос Анны. — Извините, сер. То есть извини. Вредная привычка.
А я тогда раздраженно мотнул головой — время для поедания очередного куска сыра было и вправду неподходящее. И протащил Анну мимо прилавка.
Бедная девочка из приюта, варящая горох со свиной шкуркой. Я сейчас вернусь, битва останется позади. Ты получишь самый огромный кусок самого нежного сыра, какой только найдется в этой несчастной Юстиниане. Снежно-белого, с намеком на желтизну. Пахнущего молоком, сочащегося полупрозрачной, чуть тягучей жидкостью. Скрипящего
А потом… Не пора ли мне забыть про то, что произошло тогда на дороге под Самаркандом? Ведь будет же Анна когда-нибудь чьей-то женой — а чьей? Неужели у меня не будет новой жены и — да, детей, да хоть троих?
Я увезу их тогда, вместе с Анной, по великому Пути, через Чач и Шачжоу, туда, где никогда не будет войны. Провезу между армий и битв, которые никогда не кончатся, под куполом звезд, поворачивающимся над головой с неслышимым хрустальным звоном.
Солдат у моих ног вздохнул во сне.
Я перевел взгляд на горизонт с огнями костров.
— Мне надо было взять шерстяной плащ, довольно холодные ночи в этих краях, — донесся из черноты между палатками неторопливый бархатный голос. — Я много слышал о тебе, Ястреб — воине, который не поднимает меч. Вижу, что это правда. Ну, хорошо, я тут немного подумал — и, как ни странно, придумал. Я вечером отдаю приказ снимать лагерь. А ты, если так, не получишь тут тех удовольствий, которых достоин. Так что… Тебе дать настоящего коня? И второго, на смену и на память?
— Я привык к Чиру, — сказал я сквозь сжатое горло.
— Согдийцы… Вы и ваши кони, и ваши поэмы о них… Эй, дружок, сон закончен, найди нашему гостю этого его Чира. И ты сам поедешь с ним до расщелины.
— Я и не спал, как вы приказывали, — прозвучал ровный голос у моих ног, и солдат начал с усилием подниматься — долго сидел, не шевелясь, с согнутыми конечностями.
Мы с Халидом сделали несколько шагов от палаток, подойдя к краю невысокого холма. Ветер здесь и вправду был неуютным.
— Итак, спасибо тебе, Ястреб, я много узнал сегодня нового о людях… и о военных кампаниях, — снова прозвучал его неторопливый голос. — А, кстати, просто ради любопытства. Что задумал Константин, зачем ему вся эта странная история? Куда он собрался?
Мы помолчали.
— Эдесса, — сказал я, наконец. — Прорыв через расщелину и удар на юг, на Эдессу. Не удивляйся, Халид, но император — дерзкий человек, и осторожный, терпеливый одновременно. Сколько у него солдат? То, что я видел — как я тебе уже сказал, тысяч пятнадцать — это немного. Но достаточно, чтобы дойти до Эдессы, разнести все вокруг, ворваться в город, смести с пути и твое войско, и пару-тройку других. И вернуться, конечно, оставив халифа несчастливым. А заодно — разведать дорогу. Он, судя по всего трем его прежним кампаниям, любит вести войны вот так — ударил, отошел, но потом вернулся и еще ударил, пока его не начнут всерьез бояться. А если увидит, что все получается — ты же знаешь, Халид, что такое Эдесса. Он приведет туда совсем другую армию. Возьмет город себе — через пять лет, через десять. А из Эдессы прямая дорога в Антиохию, в Сирию, в Куфу, наконец. Как там великий город этого Мансура, этот Мадинат-ас-Салам или как его там, который будет на месте деревни по имени Багдад?
— Ты удивишься, Маниах, но Мансур — упорный человек, — тихо посмеялся Халид. — Верблюды везут туда то, что нельзя найти на месте. Там проводят каналы — делают нормальную землю, чтобы кормить строителей. Город, кажется, будет.
— Вот, но и туда можно будет дойти прямой дорогой из Эдессы. Этот Константин еще заставит вас поволноваться. Или — заключить мир, такой, который понравится всем. Что, разве халифату не нужен мир, Халид? А кто будет делать мозаики этого нового города? Те, что сделали мастера из империи в захваченном вами Дамаске, совсем неплохи, как я слышал?
— Что ж… — начал Халид, потом вздохнул.
В отдалении заржал конь. Я поискал глазами полоску рассвета над холмами, полоску цвета моря, но кругом все еще было темно.
КАВАЛЛИН
Когда имеешь дело с серьезными людьми, их нельзя оскорблять, требуя немедленно показать живую и веселую Анну. Тем более что она была чуть не первым человеком, которого я в лагере ромэев и увидел. Точнее, за пределами лагеря, там, где были солдатские латрины — и женские тоже, обоз так и звенит обычно женскими голосами. Вот там они и мелькнули, Анна и Зои, две фигурки, почти в обнимку спускающиеся с насыпи, на верхушке которой красовались столбы, между столбами — рогожа. Обе в очевидно прекрасном настроении.
Феоктистос плохо выглядел, сероватая щетина торчала неровно, глаза — красные и злые. И он совсем не улыбался.
— Халид ибн Бармак! Вот это новость! — сказал он сорванным голосом. Вызвал шустрого посыльного, шепнул ему что-то на ухо, тот сорвался, с места бегом. Феоктистос подержал короткое время ладони у лица, потом вздохнул и пошел пить воду из медного стакана. Я встал с ним рядом, налил сам себе воды в соседний стакан.
Феоктистос косо посмотрел на меня.
— Я видел лагерь тысяч на пять человек, — ответил я на его молчаливый вопрос. — Но это не те солдаты, с которыми тут раньше имели дело. Даже не армия бывшего халифа, который был очень хорош, просто ему было не до вас — подавлял один бунт за другим, но все равно плохо кончил. У Халида — хорасанцы.
— То есть хоть восточные, но персы, — с усмешкой сказал Феоктистос. — Давно не встречались. Со времен… императора Ираклиуса, что ли.
— Персы, иранцы — называйте как хотите. Но здесь лучшие из хорасанцев, — продолжил я. — Опытные. Наверняка очень хороши кони и верблюды. Халид — принц Балха, это место, где делается лучшая в мире броня. Любимое оружие хорасанцев — боевой топор.
— Тем лучше, тем лучше… — бормотал Феоктистос, моргая красными глазами. — Пять тысяч. Ну, не держит же он вторую армию за холмом? А потом, сколько бы их ни было, вот эта горловина, через которую они завтра сюда будут перетекать…
— Что? — спросил я.
— Догадка, вот что. И еще то, что мы видим с верхушек гор, — разъяснил он. — Вы же не думаете, Маниах, что только они засылают сюда разведчиков? Мои армейские коллеги тоже кое-чем заняты. Ваши цифры в целом подтверждаются, конечно. А что там сказал ваш царственный друг насчет того, что снимает лагерь? Вы думаете, что он уберется отсюда вместе со всем войском? Он и правда снимает его, мне сообщили об этом как раз перед вашим прибытием. Вот только движется это воинство вовсе не на юг и не на восток, домой. Они идут сюда, Маниах. И все начнется если не утром, то завтра днем. Вот и пусть начнется.