Любить или воспитывать?
Шрифт:
Стимулируя присущую мужчинам изобретательность и постепенно обустраивая себе с их помощью все более комфортную площадку для жизни и воспитания детей, европейская женщина довольно долго (триста лет без малого) вела планомерный захват плацдарма «мужских» ролей и весьма в этом преуспела. Но эволюция не дремлет. Пока женщины торжествовали победу, мужчины тоже начали перестраиваться в унисон происходящему, и традиционный, отстоявшийся в сагах, литературе и женских мозгах образ «настоящего мужчины» начал стремительно, прямо на глазах изумленного общества размываться.
Что же стало с семьей? Какое-то время (у
«А где настоящие мужчины?» – дружно завопили женщины. Настоящий мужчина – тот, что убьет и освежует мамонта, затрахает до потери сознания, защитит семью от любого врага, за ним как за каменной стеной…
«А где настоящие женщины?» – парировали мужчины. Настоящая женщина – та, что поддержит своего мужчину в любом случае, утешит, приголубит, в Сибирь поедет, ноги мыть будет…
Договориться невозможно, так как жизнь изменилась категорически. Девочкам всегда лучше удавались ролевые игры, поэтому многие женщины могут сыграть «настоящую» – правда, ненадолго. Мужчины (если, конечно, актерство не их профессия и дело происходит не в зоне) могут сыграть «настоящего мужика» только на выбросе тестостерона в момент завоевания.
А что же современная семья?
Мне кажется, это содружество равных, без четкого разделения ролей. Как договорятся.
Всех ли такое устраивает? Разумеется, не всех. Как и всегда. Еще американские колонисты, помнится, любили жениться на индейских скво: не болтает, не суетится, слушает, что ей мужчина говорит. Еще средневековые дамы часто предпочитали нежных и поэтичных менестрелей брутальным вонючим рыцарям, упакованным в ржавые консервы доспехов.
Стоит ли нервничать и кричать о деградации семьи? По-моему, вовсе не стоит. Всего лишь эволюция, дамы и господа, всего лишь эволюция…
Счастливы вместе
– Хочу, чтобы вы сразу для себя уяснили: мы не лесбиянки! – с порога агрессивно заявила мне одна из пришедших.
Обе девицы невысокие, крепенькие, одна крашена в блондинку, вторая – в брюнетку, на обеих яркий макияж, слегка чрезмерный. На вид лет восемнадцати-девятнадцати. Обычные девочки из наших хрущевских дворов. Треп с парнями на скамейке у парадной, сигарета в багровой помаде, в руке банка пива… Но на руках у каждой из моих посетительниц сидело по ребенку!
– И еще знайте: мы не дуры!
Даже если у меня и возникли какие-то сомнения по этому поводу, я, разумеется, удержала их при себе.
– Я думаю, нам будет проще общаться, если вы расскажете
– У меня мальчик, а у Ритки девочка, – сказала та, что в паре была явным лидером (помню: они не лесбиянки).
– Рита, как зовут вашу дочь? – мне хотелось услышать ее голос.
– Леня… – неожиданно ответил мне мальчик с ковра.
– Ленка ее зовут, – подтвердила его мать. – А тебя? Скажи тете.
– Тема. А мама – тозе Леня.
Для своего возраста мальчик очень хорошо говорил и понимал чужую речь. Я приободрилась – что бы там у них ни было, приятно, что дети развиваются нормально. А девочка, стало быть, названа в честь подруги (помню: они не лесбиянки).
– Ну так рассказывайте, Лена, – я оставила пока попытки разговорить Риту.
История Лены и Риты оказалась обычной, с одной стороны, и удивительной – с другой.
Девочки жили в одном дворе, ходили в одни ясли-сад, потом учились в одном классе ближайшей дворовой школы. У Лены почти беспробудно пил отец, у Риты – мать. Отца у Риты не было, зато была бабушка, которая, в сущности, ее и растила. Учиться обе девочки закономерно не любили, хотя Рита на фоне сверстников была читающим ребенком – бабушка с детства приучила ее к книгам. Даже вырастая, она любила читать сказки и «про природу», которой она, в сущности, никогда не видела: у Лениных родителей был участок в шесть соток где-то в болотах под Мгой, и девочка со старшим братом уезжали туда на лето, а Рита все лето неизменно проводила в городе.
Дружили еще с яслей. Более бойкая Лена опекала и защищала Риту в разборках сверстников. Рита придумывала игры и проделки. Мама Лены жалела «при живой матери сиротинку» и часто приглашала подружку дочери в дом – подкормить и даже приодеть (девочки всегда носили один размер, а Ритина мать иногда пропивала не только деньги, но и вещи).
Компания, естественно, была общая. Уже с седьмого класса начались тусовки, мальчики, сигареты и прогулы, что тут же отразилось на и без того не блестящей успеваемости подруг. Бабушка Риты сдалась сразу («По той же дорожке пойдешь, что и мать!»), а родители Лены еще пытались бороться – мама запирала на ключ, отец хватался за ремень. К девятому классу стало понятно, что обучение в школе для обеих заканчивается бесповоротно. Лене нашли ближайшее ПТУ, в которое брали без экзаменов. Рита пошла туда же – за компанию.
В этом же году умерла мать Риты. Бабушка слегла от горя. Рита честно ухаживала за бабушкой, которую очень любила. Лена помогала. Учеба в ПТУ особо не напрягала, оставалось время на «погулять». Гуляли.
Забеременели практически одновременно. Ни о каких отцах не было и речи. Ленина мама, поплакав, отвела обеих в консультацию и записала на аборт. Даже врач, узнав подробности, никого не уговаривал. Но Рита вдруг сказала: я буду рожать.
– Я ее умоляла, грозила, даже за волосы таскала, – признается Лена. – А она ни в какую, говорит: он там живой, он у меня будет, а я у него. Подумай: зачем мы с тобой вообще живем? И тогда я подумала: действительно, зачем – и какого черта?!