Любит-не любит
Шрифт:
– Роман с Александрой завтра утром обещали приехать. Как же без них? Может, можно подождать?
– Как подождать? С ума сошла! – воскликнула ее бабушка. – Ты же рожаешь!
– Ой, господи, что же теперь будет? – Тина чуть не плакала. Уж больно все произошло неожиданно, она даже подготовиться морально не успела.
– Что у всех, то и у тебя: ребеночек будет. Ты, главное, не бойся. Знаешь, сколько женщин до тебя рожали – и не сосчитать.
Говоря все это, баба Дуня сунула Тине в руки телефон и картонный прямоугольничек с номером:
– Звони, а то я с этой техникой что-нибудь напутать могу.
Когда приехали
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра… —
ну и так далее.
Когда боль отступала, Тина переходила на счет. Затем запоминала, до какой цифры дошла, и снова возвращалась к началу стихотворения. Когда интервалы между рифмованными кусками стали всего ничего, за ней пришли с каталкой.
Поначалу Тине показалось, что что-то не заладилось, и она испугалась. Не за себя, о себе она не думала, за малышку, за свою родную девочку. Врач тихо, но четко выговаривал какие-то незнакомые слова, судя по всему названия медицинских препаратов и приспособлений. Тине что-то укололи в вену, шмякнули на лицо кислородную маску. Предложили передохнуть. Но она отвела руки услужливой медсестры и прошептала, задыхаясь:
– Нет, не надо. Давайте продолжать.
И вдруг у нее возникло ощущение, будто внутри нее образовалась пустота, и тут же раздалось чье-то еле уловимое покашливание, а затем громкий крик.
– Умница, дочку родила, – сказал врач и погладил Тину по щеке. Этим он как бы признавал ее достойное поведение во время родов.
Но Тина видела лишь крошечного мокрого темно-красного человечка, разевающего в отчаянном крике беззубый рот. Из его пупка торчал кусок белесой трубки, подозрительно напоминающей полиэтиленовую.
– Кого родила, мамаша? – деловито спросила медсестра, демонстрируя ей самого красивого на свете младенца.
– Девочку, Вероничку, – прошептала Тина и заплакала от счастья.
Она разглядывала ее с восхищением и восторгом. Это было как открытие новой планеты или невиданного прежде цветка. Крохотное очаровательное существо, такое родное и необыкновенное. У нее были самые настоящие реснички и ноготочки на пальчиках, тонкие, как папиросная бумага.
– Моя девочка, моя доченька, моя Вероничка, – шептала Тина, заставляя себя без предательской дрожи в руках, без страха в сердце прикасаться к этому чуду природы.
Ей казалось, она никогда не научится так ловко и бесстрашно пеленать, переворачивать, брать на руки свою крошечную дочку, как это делали медсестра или врач. Хотя умом Тина прекрасно понимала, что уже совсем скоро все это будет проделывать чисто автоматически.
Она вспоминала пятимесячного Петюню в огромных сильных руках отца и знала, что ему там уютно и спокойно. Роман с Александрой словно соперничали друг с другом за право побыть с сыном, оказаться ему нужным. И сколько же счастья приносило обоим
Ей все время хотелось выйти в коридор и сквозь стеклянные двери хоть одним глазком посмотреть на других малышей. Чтобы убедиться: лучше ее Веронички нет и не может быть никого на свете…
Новорожденная малышка открыла голубенькие глазки, замахала ручками и стала делать крошечным ротиком ловящие движения, причмокивая при этом.
– Проголодалась, моя маленькая, – умиленно прошептала Тина, представляя, какое ее ждет блаженство. – Сейчас кушать будем. – И она осторожно взяла на руки и пристроила у своей груди дочь.
Тина знала, что в те часы, когда она кормит Веронику, никто не посмеет ее отвлекать никакими телефонными звонками. Отныне все в этом мире будет посвящено ее доченьке.
Казалось, ничто не могло нарушить блаженного состояния, в котором пребывала новоиспеченная мамаша. Для тревожных мыслей просто не осталось места. Вероятно, когда-нибудь после она и станет задумываться о том, что ее ждет в будущем, как сложится ее судьба матери-одиночки. Но только не сейчас.
Ей слали серьезные и шутливые эсэмэски Роман с Александрой и потрясенные родители, которые нежданно-негаданно стали бабушкой и дедушкой, и новоиспеченная тетка – младшая Тинина сестра Ира. Баба Дуня наставительно поучала по телефону, что следует и чего не следует делать, строго-настрого запретив до истечения пяти недель со дня рождения кому-либо, кроме самых близких, пересылать по мобильному изображения малышки. «Не положено», – заявила она безапелляционно, и Тина не стала спорить. Все, кто был ей дорог, уже видели, какое чудо она произвела на свет. Или нет, не все…
Был, был один человек, которому, вопреки всем доводам рассудка, Тина безумно хотела показать, какая у нее – и у него – родилась дочь.
Ею же можно только восхищаться. А потом она наверняка станет предметом гордости своих родителей. Иначе просто быть не может, любому же ясно.
Иногда Тине на ум приходили ее мечты о свадьбе, о красивом платье с кружевным лифом, о длинном белом лимузине, о множестве гостей… и о человеке, с которым она пройдет по жизни. Только вот черты его все время расплывались. Максим, уже чужой муж, не годился на эту роль, а тот, другой, которого ей логичнее было бы возненавидеть, да не получалось, слишком уж волновал сердце.
– Дура, какая же я дура! Пора бы уже успокоиться и забыть, – когда становилось совсем невмоготу, ругала себя Тина. – Он же даже думать обо мне перестал давным-давно. Да и какой из него папа, по правде-то говоря. Никакой! Пустое место, а не папа!
Но господи, кто бы знал, как ей хотелось ошибиться на его счет! Как хотелось чуда!
Глава 16
Тина знала, что в другом конце коридора, за двустворчатой дверью из матового стекла, находится отделение родильного дома, в котором молодые мамочки лежат в палатах по несколько человек, и их новорожденных детей им приносят кормить строго в назначенные для этого часы. Там было куда демократичнее, шумнее и не так уютно, как в отделении «для избранных».