Любоф и друшба
Шрифт:
Да-да, мама – хамелеон. У нее удивительная способность менять имидж в зависимости от обстановки. Затянутая в строгий костюм мама выглядит как руководитель завода или депутат, глядя на нее в кофточке с кружевными оборками, все говорят «а-ах!» – так жарко она пышет зрелой красотой, а в джинсах мама каким-то чудом кажется худенькой и меньше ростом и приобретает богемно-интеллигентный вид.
Сегодня мама выглядела властной и хлопотливой – это ее домашний имидж, в этом имидже она обычно выходит из дома по мелким надобностям – навестить соседей или в магазин.
– Где ваш отец?! – требовательно повторила мама.
Мама всегда так искренне возмущенно спрашивает «где ваш отец?!», словно
Наш отец – знаменитый ученый, один из лучших византинистов в мире. Правда, знаменит он только среди ученых-византинистов, а это очень узкий мир, – отец говорит, что византинисты малочисленны, как дальневосточные лесные коты. Отец – единственный ученый в мире, который специализируется на периоде от начала крестовых походов до падения Константинополя.
Интерес к истории и культуре Византии очень большой – я могу судить об этом по тому, что каждый год за отца борются несколько европейских и американских университетов – предлагают прочесть курс лекций. Также я могу судить об этом по огромной переписке – отцу приходят письма со всех концов мира. Отец отвечает на все письма, не только коллег и студентов, но даже маленьких любопытных мальчиков. Ну, и наконец, я могу судить об интересе к Византии по грантам, которые получает отец. Гранты идут на Лидочкины кофточки и остальные нужды; к примеру, недавний грант на изучение истории Никеи и Трапезунда был использован на ремонт крыши, мамину нутриевую шубу и новый диван… Гранты – это как бы зарплата отца за то, что он всегда сидит наверху, в своем кабинетике.
Я поднялась к отцу и попросила его спуститься вниз.
– Мама хочет сообщить всем нам что-то очень важное. Она сказала, твое присутствие обязательно.
– Передай своей матери привет, – вежливо ответил отец, глядя на меня.
Этот его подчеркнуто внимательный взгляд на собеседника означает, что отец находится между 395 и 1453 годами – временем существования Романии. Романией называли Византию сами византийцы, и так называют ее многие историки.
– Ты подумай, Лиза, в этой статье одной из главных причин поразительных военных успехов арабов в борьбе с Романией и Персией в седьмом веке называют религиозный энтузиазм, и это после всех споров и достоверных доказательств обратного!
– Мама… – настойчиво растолковывала я, – мама, мама, мама…
Отец кивнул:
– Да-да. Совершенно не учитывают того, что Аравия находилась в безвыходном экономическом положении, и арабам необходимы были новые территории! Пусть это не единственная причина военных успехов арабов, нужно принять во внимание условия жизни византийских восточных и южных провинций – прежде всего то, что они были монофизитскими, но…
Я понимала, как это важно для отца, ведь после арабских завоеваний Византийская империя занимала всего лишь территорию Греции и Малой Азии, тогда как до этого – все провинции Римской империи, Египет в Африке, а в Европе Фракию, Дакию, Эпир… Но мама хотела сообщить свою новость максимально торжественно,
– Передай своему отцу, что я требую его присутствия на семейном совете!.. Скажи, что это касается девочек, их жизни… и смерти!..
– Передай своей матери, что я не собираюсь спускаться вниз по пустякам.
– Передай своему отцу, что он у меня узнает, как не являться на семейные советы… Скажи, что я сейчас поднимусь и выкурю его оттуда, как старую хитрую лису!.. Кстати, у лис очень развит материнский инстинкт. И отцовский, думаю, тоже. Даже лисы, казалось бы, совершенно дикие звери, и то не так равнодушны к своим девочкам, как он! Так и скажи – ему не удастся увильнуть от моей новости, я сейчас сама за ним приду!
Это была пустая угроза – отец чувствовал себя в полной безопасности. Единственная власть, которую он имеет в семье, это решительный запрет для всех заходить в кабинетик, для всех, кроме меня, – отец выбрал меня как связь с внешним миром. По понедельникам заходить в кабинетик разрешено маме, а девочкам, моим сестрам, – никогда. Отец держится со всеми нами ровно, никого не выделяя, и посторонний человек ни за что не догадается, что к Марии и Лидочке он относится иронически, к Жене ласково, но снисходительно. Только со мной отец разговаривает на равных, как со своим другом, я всегда была папиной дочкой, с детства обожала слушать его рассказы – гонки на колесницах, императоры, Цистерна Базилика… Цистерна Базилика звучит волшебно, это одно из самых крупных сохранившихся с древности водохранилищ, в нем нашли сорок цистерн.
– Мама очень просит, на одну минутку, и обещает больше никогда не беспокоить…
– Лиза, мне только что показалось, что твоя мать оставила меня в покое. И тут я обнаружил, что это опять ты с ее поручением. Однако я не имею права полностью отвергнуть и предыдущую версию, что тебя здесь нет и твоя мать позволила мне заниматься своими делами, – закрывшись от меня рукой, произнес отец.
Отец похож на классического ученого из старого кино, рассеянного чудака, чрезвычайно далекого от происходящего. Изредка я замечаю у него короткий острый взгляд, и тогда мне кажется, что отец все видит и понимает, но за этим тут же следует беззащитный нервный жест – отец выставляет ладонь у лица как защиту, как будто закрывается от всех.
– Скажи ей, что я заснул, умер, придумай сама, что хочешь, – бессильно сказал отец и внезапно изменившимся нежным соблазняющим тоном продолжил: – Хочешь, поговорим об аваро-славянском нападении на Балканские владения? В шестьсот шестнадцатом году при Ираклии?
Я спустилась вниз и доложила:
– Папа передал, что он обязательно спустится попозже, и просил начинать семейный совет без него.
– Ваш отец!.. Я больше не в состоянии жить в таком страшном одиночестве! – вскричала мама. – Я все сама, все одна…
– Но, мамочка, он же работает, – нежно возразила Женя. – Не сердись на него.
– Не сердись, – поддержала Мария. – Шопенгауэр утверждает, что умственный труд делает человека непригодным к заботам действительной жизни, особенно в обстоятельствах, требующих энергичной практической деятельности.
– Ну… если уж даже Шопенгауэр… – нерешительно протянула мама. – Ну, хорошо. Раз вашему отцу нет до вас дела и Шопенгауэр его поддерживает, я опять возьму все на себя.
Ангел Женя удивляется, как я могу подмечать смешные черточки в отце и маме. Говорит, что любовь к родителям немыслима без уважения, почтения и так далее. Глупый ангел! Любовь без почтения ничуть не меньше!.. Хорошо, что нас четверо, и маме с отцом достается от всех нас разная любовь – и с почтением, и без!