Любовь Анны
Шрифт:
После ужина в школу пришла директриса. Нина сразу же обратилась к ней по вопросу, которым была сильно обеспокоена.
– Клавдия Егоровна, у некоторых мальчиков нет теплой верхней одежды. И та, что на них – совсем плохая. Что будем делать?
Женщина вздохнула устало, присела на стул.
– Своими силами искать, Нина Петровна. А как же еще? У людей просить придется, у себя искать, у родни…
Клавдия Егоровна помолчала, а потом сказала строгим голосом, посмотрев Нине прямо в глаза:
– Мне по пути в школу мальчика передали. Из рук в руки, так сказать. Женщина одна его поймала у себя во дворе. Как-то пролез, наверное, что-то своровать хотел, не успел… Наш мальчик, детдомовский. Он мне сказал, что это ты его прогнала. Как это понимать, Нина?
– Я его не прогоняла. Я… – Нина замялась и покраснела, подбирая правильные слова.
– Ты хоть знаешь, Нина, под какой удар ты меня подставила? А если проверка приедет? А если до руководства донесется? – женщина негодующе посмотрела на Нину, – детей этих я передаю Татьяне Ивановне, а ты завтра выходи, замещать ее будешь в начальных классах.
Нина пыталась что-то сказать в свое оправдание, но директриса и слушать ее не стала. Сжав кулаки и зубы, Нина выбежала из кабинета и словно напоролась на острый, темно-карий цыганский взгляд.
Мальчик сурово смотрел на нее в упор, Нина покраснела еще сильнее, отвела глаза, чтобы мальчишка не видел ее слез, и быстро прошла по коридору к выходу.
Нина помнит, как впервые услышала его имя. Она тогда подумала: звучно. Ян Ворончак, именно так звали нахального цыганенка, который так несправедливо поступил с ней.
Нина, выросшая в большой любящей семье, где ее нежили и баловали, никогда не задумывалась о том, что есть в мире другие дети – несчастные. Дети, которых не любят, бросают на произвол судьбы, дети, которые теряют своих близких, оказываются на улице без еды и крыши над головой. Такие дети рано взрослеют и часто бывают озлоблены на весь мир за то, что он так несправедлив к ним. Именно таким ребенком был Ян, так подумала Нина. Но это были ошибочные выводы…
Спустя несколько дней директриса Клавдия Егоровна пришла к Нине. Ее визит стал для Нины такой неожиданностью, что она не сразу догадалась предложить гостье войти.
– Нина Петровна, должна вам сказать, что я виновата перед вами, – начала Клавдия Егоровна, – я, не разобравшись в ситуации, незаслуженно обвинила вас. Грешна! Пришла уставшая и свое недовольство обрушила на вас. Разве же я знала, что этот мальчик не социализирован? Разве меня предупредили о чем-то, когда их всех привезли? Кинули мне пачку дел, посадили детей на подвозы и все – дальше разбирайся с ними, как хочешь, Клавдия Егоровна. Сама проблемы расхлебывай, сама воспитывай… Мне ведь только сегодня сообщили, что этот парнишка несколько раз порывался сбежать еще по пути сюда. Один раз чуть на ходу из поезда не выпрыгнул, хорошо, успели поймать.
Нина с пылающими щеками смотрела на Клавдию Егоровну. Ей показалось удивительным, что эта женщина, никогда не сомневающаяся в принятых решениях, вдруг взяла и изменила свою точку зрения.
Они сидели за столом, Нина встала, чтобы налить директрисе травяного чая, и увидела за окном знакомую худую фигурку. Цыганенок! Стоит, переминается с ноги на ноги, видно, замёрз. На нем – длинный, не по размеру, тулуп, валенки и меховая шапка-ушанка. Неужели сам повинился?
Директриса, проследив за взглядом Нины, тоже посмотрела в окно.
– Ах да… Ян. Он настоял, что пойдёт по мной. Заходить, правда, не захотел – стесняется после всего, что натворил, – лицо Клавдии Егоровны вдруг просветлело, и она быстро-быстро стала рассказывать Нине свежие новости, – Немного верхней одежды нам уже удалось вытребовать у вдов. Маруся Яшина до последнего не хотела фуфайку мужа отдавать, но ничего, одумалась. Вот ведь упертая, не хочет верить похоронке, и все тут. Всем твердит, что живой её Петя, и вернётся домой. Да как он вернется, если похоронка получена?… И вообще, одежда живым детям прямо сейчас нужна! Живые же важнее мертвых…
Нина не дослушала, накинула на плечи цигейку и вышла в сени. А вернулась в дом с мальчиком.
– Садись, я тебе тоже кипятка налью. Руки, наверное, отморозил!
Ян смущенно молчал, но от горячего чая не отказался. Его лицо было совсем другим: без той дикой, звериной злобы, которая переполняла его при их первой встрече. Он был, казалось, спокоен и даже миролюбив.
– Обещал не сбегать, если я вас снова воспитателем к ним назначу, – Клавдия Егоровна многозначительно посмотрела на Нину, потом на мальчишку, – Смотри, Ян, ослушаешься, я тебя обратно в город отправлю!
Допив свой стакан чая, директриса засобиралась в школу.
– У меня ещё отчёты не сданы. Война войной, а школьные отчёты сами себя не напишут. Ян, пойдём, я провожу тебя, – Клавдия Егоровна обернулась к Нине и добавила тоном, который не терпит возражений, – Нина Петровна, завтра к восьми утра жду вас на планерке в учительской. Надеюсь, мы друг друга поняли и никаких недомолвок между нами не осталось.
– До свидания, Клавдия Егоровна, – улыбнулась Нина.
Цыганенок обернулся на пороге и внимательно посмотрел на Нину. Без деланной злости и надменности его взгляд казался открытым, ясным и даже красивым.
– Простите меня, Нина Петровна, я не знал, что вы в положении… – Ян опустил голову, помолчал, потом стукнул себя ладонью по лбу, – я ведь знаю, что это такое, и что вам нервничать нельзя. Я очень виноват перед вами. Простите…
– Я не сержусь, Ян, все хорошо, правда, – Нина тронула Яна за плечо, – я рада, что ты все понял.
Ян поднял голову и на темных глазах его блеснули слезы.
– У меня мама в положении… Была в положении. Погибла при бомбежке. Вместе с маленькой сестрой. А я… Не знаю, зачем я выжил… Лучше бы с ними тогда был. Лучше бы всем вместе нам погибнуть…