Любовь — азартная игра
Шрифт:
Да, деньги были от ее отца, графа Хэмпстедского, ожидавшего в свое время, что дочь выйдет за кого-то поважнее, чем «обедневший баронет», как он называл Овертона.
И хотя за многие годы их совместной жизни стало ясно, что дочь счастлива с Ричардом Овертоном, граф не изменил своего мнения.
Оправившись после удара от смерти жены, первое, что отец сказал Идоне, было:
— Итак, моя куколка, нам придется потуже затянуть пояса и самим добывать себе средства, чего раньше мы никогда не делали.
Удар следовал
Он не из тех, кто пытается утопить свое горе в вине, но он вымещал свое отчаяние на лошадях — гонял их по полям до густых сумерек, заставлял совершать дикие прыжки. Изможденные животные в темноте едва могли дотащиться до конюшни.
И тогда же, что на отца было совершенно не похоже, он стал оставлять ее в одиночестве, неделями пропадая в Лондоне.
Они жили недалеко, к северу от столицы, и, к несчастью, от дома до клуба «Сент-Джеймс» можно было доехать на лошади меньше чем за полтора часа.
Идона понимала: отец бежит из пустоты дома в компанию друзей, чтобы забыться. Но разве их теперешнее финансовое положение могло позволить подобные увеселения?
В этом мире он жил до женитьбы, холостяком.
И хотя всегда, по его словам, был очень бедным по сравнению с друзьями, но благодаря красоте и свободе он вполне хорошо устраивался, не слишком часто запуская руку в собственный карман.
Друзья сэра Ричарда восторженно приветствовали его возвращение.
Все постарели, как и он, но у них были взрослые сыновья, способные оценить хорошего наездника, отличного стрелка, умеющего наслаждаться жизнью. Разве сравнить такого мужчину со скучающими, циничными денди и щеголями, окружавшими принца-регента?
Сэр Ричард умел рассмешить, а смех в обществе ценился больше, чем материальное благополучие.
Но как ни старался отец экономить деньги, Идона понимала: такой образ жизни им не по средствам.
К восемнадцати годам она уже научилась обращаться с деньгами и взяла на себя все обязанности по дому, позволяя отцу наслаждаться лондонской жизнью.
Режим экономии в первую очередь заставил распрощаться с большинством садовников, кроме самых старых, согласных работать за символическую плату, так как им все равно некуда податься. Из слуг по дому она оставила лишь старую чету — Эдама и его жену.
Осталась и няня, которая давно уже стала членом семьи и без которой Идона не могла себе представить собственной жизни.
Когда отец бывал дома, именно няня хозяйничала на кухне: его любимые блюда у нее получались не хуже, чем у опытного повара, с которым тоже пришлось проститься.
Но шли месяцы, Идона с отчаянием понимала: еды, какой бы вкусной она ни была, и лошадей, которых она умела держать в хорошей форме, было недостаточно, чтобы отец проводил время в доме, полном призраков прошлого.
Лежа в большой постели в комнате, известной как комната Королевы, он невыносимо тосковал по жене, и его единственным желанием было поскорее уехать отсюда.
— Я должен отправиться в Лондон, Идона, — сказал он ей через неделю после смерти матери. — Я не вынесу этой тишины.
Идона не спорила, замечая, сколько страдания было в глазах отца, когда он смотрел на портрет матери, и как он избегал входить в маленькую гостиную леди Овертон.
Но именно в этой комнате сидела Идона, когда уезжал отец, потому что среди элегантной французской мебели, обтянутой бледно-голубой парчой, она чувствовала — мать где-то рядом.
«Что я могу сделать, мама?» — спрашивала она после отъезда отца. Он отправился в хорошем костюме, который, как он признался, достался ему даром, и по пиратскому блеску в его глазах Идона поняла, что отец едет развлекаться.
«Если откровенно, мама, папе действительно здесь нечего делать. Лошади постарели, а приобрести новых мы не можем себе позволить».
Идона истратила все деньги, предназначенные на хозяйство на несколько недель, чтобы угодить отцу и кормить его повкуснее. А значит, теперь ей придется очень сильно экономить.
— Мисс Идона, — без обиняков заявила ей няня, — так больше нельзя, дорогая. Мы и при жизни твоего отца еле сводили концы с концами, а теперь он покинул нас — упокой, Господи, его душу! — так что тебе надо выяснить, на что нам жить дальше. А то месяц-другой — и мы все окажемся на погосте.
Обычное дело — няня всегда высказывала вслух то, о чем Идона думала.
Она вышла из кухни в сад, пытаясь заставить себя мыслить ясно и четко, и решила послать за поверенным отца в Барнет.
«Вообще-то, — подумала девушка, — это следовало сделать еще несколько дней назад».
Она тяжело переживала смерть отца и, как натура чувствительная, ничего не делала, с какой-то детской верой надеясь, что рано или поздно все само собой уладится.
Но никуда не денешься — надо продолжать жить, и ей придется узнать, что же все-таки произошло в Лондоне.
То, что отца могли застрелить на дуэли, казалось невероятным. Идона всегда полагала, что дуэли между джентльменами — скорее акт чести, они редко кончались смертью или серьезными ранами.
Даже отличный стрелок обычно ранил противника в руку. При виде первой крови считалось, что честь восстановлена, и поединок прекращался.
Отец был прекрасным стрелком, и было невероятно, что он не выиграл дуэль. И, кроме этого, не верилось, что противник именно хотел убить его.
Домой отца привезли двое друзей; они сказали, что он умер мгновенно: пуля попала в сердце.
Зная, что он живет недалеко от Лондона, они привезли его в закрытой карете.
Тело отца отнесли наверх и по указанию Идоны положили на большую, закрытую пологом кровать, на которой он всегда спал.