Любовь до гроба
Шрифт:
– Не крутовато ли будет? Зачем тебе мобила? У тебя и своя с Интернетом, - поначалу возмутился Виктор. Но, одумавшись, добавил:
– Хотя почему нет? Победителем-то все равно буду я. Ладно, я тебе подгоняю мобилу. Конкретную, но, скорее всего, бэушную, пойдет? Согласна? А ты мне...
И тут парень, немного задумавшись, оценивающим взглядом окинул Снежану:
– Себя пообещаешь, усекла?
– Я что-то не поняла, - девушка в недоумении даже неправильно сказала "не поняла", сделав ударение на "о".
– Как это себя?
– Ну, это... короче... один раз со мной переспишь, - пояснил Виктор, внимательно посмотрев в глаза девушки.
– Чего? Ага, разбежалась... Аж два раза, - от возмущения глаза Снежаны округлились, и она не могла подобрать слова.
А Виктор спокойно продолжал:
– Ну, два так два, мне еще лучше. Заметь, сама предложила! А что ты буксуешь? Ты же уверена в моем поражении... Разве не так? Ну, так что, по рукам?
– А-а, по рукам, чего там!
– и в ответ девушка протянула Дипунову свою ладошку.
– Заметано, - уточнил спорщик и звонко хлопнул своей ладошкой по ладони Бараковой.
Тут внимание молодежи привлек легкий шум: шаги по траве, а затем несколько непечатных слов на тему: "Как у вас здесь темно..." Из кустов на волейбольную площадку вышла раскрасневшаяся и слегка покачивающаяся Людка. У нее в руке была маленькая сумочка и легкий жакетик.
– О! А вот и Люда пришла, - обрадовался Дипунов и с хитрецой подмигнул Снежане.
Девушка все поняла и в ответ засобиралась:
– Мне тоже надо двигаться. Как говорится - ботинки жмут и нам не по пути!
Следом за ней, как по команде, поспешили и два товарища Дипунова, с которыми он пришел в школу. Но уже за воротами школы молодежь разбрелась кто куда.
– И мы пойдем тоже, - сказал Виктор Людке.
– У меня есть одно укромное местечко. Там и отдохнем.
Наступал рассвет, и девушке действительно очень хотелось спать. Да и выпитый алкоголь безжалостно делал свое дело. Дипунов слегка приобнял покачивающуюся Людку, и они, выйдя за территорию школы, вместе шагнули в темноту...
3
Когда уже под утро после своего выпускного вечера Семен пришел домой, то мама не спала и ждала его. Женщина заметила, что сын невесел, но решила, что парень устал и хочет спать. И все же ей не терпелось узнать, как прошло торжество. Ведь почти сразу после вручения аттестатов зрелости, и едва успев поздравить сына, женщина ушла домой, так как почувствовала себя неважно. Начались танцы, загремела музыка, и у нее подскочило давление.
– Мама, да все прошло хорошо, не беспокойся, просто я хочу очень спать, - ответил на вопрос матери Семен.
– А как же Люда, твоя девушка, ты с ней танцевал?
– Мам, она еще пока не моя девушка, я же тебе говорил. Просто я очень хочу, чтобы она ей стала. Да, мы с ней потанцевали. Все было замечательно.
И Семен прошел в свою комнату. Несмотря на столь ранний час и бессонное времяпровождение, ему не спалось. Он постоянно думал о Людке. "Куда она могла деться? Почему не сказала ничего? Хоть бы попрощалась..." Шадров на какое-то мгновенье представил, что ей угрожает опасность, а он спасает девушку из сложной ситуации. И Семакина благодарит парня, они улыбаются, им хорошо. Но Людкина душа - это какие-то потемки, темный лес. И ничего там не разобрать. Не видно. Ночь безлунная и посветить нечем. Разве что разогнать мрак своим сердцем, вырвав его из собственной груди, словно горьковский герой Данко.
Тут парень почувствовал, что его мысли невольно складываются в рифмованные строки и получается стих. Семен никогда раньше не писал стихи, хотя они ему нравились. Шадров много читал, но себя в роли поэта никогда не пробовал. А тут вдруг, схватив ручку и лист бумаги, стал быстро записывать все, что приходило в голову:
Иду я по темному лесу,
По лесу твоей души.
И в самую чащу лезу,
Боясь затеряться в глуши.
Мысли твои - потемки.
И к сердцу не попадешь.
Сверкают твои глазенки,
Меня ли к себе зовешь?
Открой, покажи свою душу,
Не надо пускать темноты.
Я не боюсь, не струшу,
Ведь та темнота - это ты.
Темноту пробивает лучик,
Этот лучик - моя любовь.
Тебя он собой замучил,
Но он здесь, не уходит прочь.
Ты не думай, что это случай.
Вся сама ты - темная ночь.
Как Данко, вырву я сердце,
Чтоб темноту превозмочь.
Возьму и открою дверцу...
Ты мне не хочешь помочь?
И только когда Семен дописал последнюю строку и прочитал все, что у него получилось, то немного успокоился и на несколько часов заснул. Утром парню захотелось показать свое творение матери, ведь она должна его оценить. И по ее реакции будет понятно, дарить этот стих той, кому он и был адресован или нет.
– Я, конечно, не специалист в области поэзии и тем более не литературный критик, - начала разговор с сыном женщина, - но сразу скажу, что недурно. Для первого раза неплохо, только надо бы над текстом еще поработать. У тебя кое-где размер стиха хромает, строки рваные получаются и неровные. Это даже на слух улавливается.
– Но, мам, я же не собираюсь его в журнал или газету посылать для публикации. Всего лишь подарю своей девушке, той, кому оно и адресовано.
– Пойми, - возразила мама Семена, - поэзия - это творчество, труд. Работа, если хочешь. А любое дело надо изначально делать или хорошо, или вообще тогда не делать. К тому же ты здесь рассуждаешь о Данко. Я по школе помню, что он - персонаж третьей части рассказа Максима Горького "Старуха Изергиль", пожертвовавший собой и спасший свой народ с помощью горящего сердца. А ты собираешься жертвовать собой ради одного человека. Ей это надо? Если любовь жертвенная - она недолговечная и некрепкая.