Любовь Хасана из Басры
Шрифт:
Слова ее больно задели его мужское самолюбие. Разумеется, ему не по нраву эта беспомощность, но он скорее умрет, нежели признается в этом кому-либо, тем более женщине, пусть даже и колдунье. С каждым мигом Хасан становился все спокойнее. Ужас, с каким он вошел в дом семьи Аль-Абдалла, давно прошел. О, сейчас Хасан куда более старался насладиться телом прекрасной Марджаны, чем даже увидеть воплощение своей мечты. «Айна может и подождать», – лениво подумал юноша, предавая, пусть и на миг, то, ради чего он решил пожертвовать самой своей душой.
– Что ж, я с нетерпением жду того,
«…О мой наставник, ну когда же все это закончится?» – думала Марджана, восседая на груди Хасана и прижимаясь пышной грудью к самому его лицу.
– Вдохни мой особый аромат – аромат женщины, – хрипло и страстно говорила она.
Затем, скользнув выше, она прижалась к самому его рту, а рукой взялась за его жезл страсти. Хасан просто оцепенел. О, это ни с чем не сравнимое ощущение нежной плоти у самых губ – и одновременное прикосновение пальчиков к его мужскому естеству!.. А ведь она ничего такого не делает – просто держит его… и все же кровь ударила ему в голову и мучительно застучала в висках… Когда же она прошептала: «Поцелуй же меня!» – он не мог более сдерживаться.
Губы его страстно прильнули к влажной плоти, а наградой ему был прерывистый вздох, который он истолковал однозначно. Воодушевленный, он попытался заработать языком – в ответ она вся раскрылась перед ним.
…Да, она пробуждала в нем доселе неизведанные чувства! Всякий раз, когда ему казалось, что вот-вот сок любви вырвется наружу, она останавливалась, нежно сжимая головку. Язык его бешено работал – он всеми силами старался заставить ее потерять голову, но, невзирая на страстные ее вздохи, красноречиво свидетельствующие об испытываемом ею наслаждении, она ни на секунду не теряла ясности рассудка. Он был преисполнен восхищения перед этой женщиной – даже обуреваемый безумной страстью!
Она довела его до исступления – и точно угадала момент: губки ее обхватили трепещущую плоть. Хасан застонал. Одновременно она накрыла его губы своей ладошкой. Он принялся бешено лизать ее, страстно желая вновь ощутить ее вкус…
Теперь она нашла нужный ритм и заработала всерьез. Несколько раз она успешно сдерживала его жеребца, не давая ему разрядиться. Потом она вновь ласкала его поочередно то быстрыми, то томными и медленными движениями. Она чувствовала, что мужское тело под нею все выгибается в судорогах страсти. Марджана знала, что должна позволить ему разрядиться, покуда он не истомился и не утратил желания.
Убрав ладонь с его губ, она повернулась к нему и увидела, что лицо его бледно и покрыто бисеринками пота. Сладко улыбаясь, Марджана поднялась и развязала узлы. А затем медленно опустилась на жезл страсти – он оказался поистине огромен и заполнил ее всю… Она тут же сжала внутренние мышцы и стиснула нежно
– А теперь встань, юноша! – прозвенел в полутьме голос Марджаны – о, сейчас не нежной и пылкой возлюбленной, а сильной, даже страшной колдуньи. – Прикоснись к изваянию и закрой глаза. Чувствуешь ли ты в себе силу увидеть то, что боятся увидеть смертные?
– Я готов на все! – Душа Хасана трепетала. Ибо никогда ему не было так нестерпимо сладко, никогда он еще так не наслаждался женщиной. И, о да, так нестерпимо не мечтал прикоснуться к другой.
– А теперь раскрой глаза, смертный!
То был уже не голос Марджаны. Глубокий, низкий голос самого хозяина преисподней наполнил, казалось, весь мир.
Хасан распахнул глаза. Он ожидал увидеть языки пламени, что вставали бы по обе стороны, но не опаляли; чудовище с обликом, который не выразить никакими словами, отвратительное и прекрасное одновременно… Но то, что предстало перед его глазами, было куда проще и куда страшней.
Перед ним стоял его отец, визирь Рашид. Такой, каким он запомнил его в день последней ссоры. Хасан хотел уже броситься к нему на шею, но в этот миг увидел глаза человека, что стоял перед ним. Огромные, с налившимися кровью белками, с вертикальными зрачками, то были глаза небытия, глаза самой смерти. То были глаза Иблиса Проклятого!
– Скажи мне, смертный, чего ты хочешь теперь?
– О великий! – Хасан смог найти в себе силы, чтобы сдержать дрожь. – Я по-прежнему мечтаю о том миге, когда моя любимая, моя Айна, оживет.
– Готов ли ты отдать за это всю свою душу?
– Я готов отдать и самое жизнь за один лишь миг нашей любви, о Иблис!
Хасан дрожал словно лист на ветру. О, в этот миг он уже верил в то, что его мечта осуществится! И от этого ему становилось и страшнее и слаще одновременно.
– Что ж смертный, да будет так, как хочешь ты! Тебе будет дарован этот миг! Целуй же свою избранницу!
И Хасан прильнул к губам статуи. Обжигающий холод камня сменился нежной теплотой, ее уста дрогнули в ответном поцелуе… И в тот миг страшная боль и невыносимый холод пронизали все существо юноши.
– Тебе дарован этот миг, смертный! – со смехом прогрохотал Иблис Проклятый, возвращаясь в свой истинный облик. – И этот миг, и вся вечность!
Встали и опали невыносимо высокие языки огня, среди спокойного чистого неба мелькнула молния, загрохотал гром… И все стихло.
Несносно болтливый водонос наконец указал дорогу Мехмету. Вот показались руины, которые могли быть только развалинами дома ведьм Аль-Абдалла. Над камнями внезапно встало красное зарево, затем послышался человеческий крик, и Мехмет узнал голос друга. Но не успел он сделать и шага вперед, как перед ним вознеслись стены дома, раздался гром и воздух наполнился хохотом столь страшным, что волосы зашевелились на голове юноши. Мгновение – и все исчезло…
Исчезли стены дома, очистился небосвод, и луна осветила развалины. Все было как раньше, лишь посреди руин стояли две статуи, застывшие в вечном поцелуе.