Любовь и деньги
Шрифт:
«Лана, – подумал Слэш. – Замечательное имя для такой сногсшибательной девушки».
– Ненавижу этих богатых развратных гадов, – сказал Пит в следующую же минуту, как они оказались в безопасности. С запоздалой реакцией на роковую опасность, которой едва удалось избежать, дрожащими пальцами он зажег сигарету, несмотря на то что знал, как ненавидит Слэш, когда курят. Слэш презирал курение как слабость. – Всех бы их поубивал, – сказал Пит.
– Нет, я бы не стал, – ответил, наконец, Слэш, чья слепая ярость утихла по мере того, как начинал работать мозг. Великолепие и роскошь здания и окутывающая его дымка могущества
Слэшу всегда хотелось стать богачом. Но что это означало – богач? Ведь Джи Пи Морган был уже фигурой, ушедшей в прошлое, в историю. Она не имела для Слэша реального значения. Он хотел быть богаче – кого? В чем это должно выражаться, в каких цифрах? И вдруг Слэш понял: он хочет стать богаче, чем Рассел Дален, он хочет, чтобы его имя, Слэша Стайнера, было высечено на фасаде здания, которое одновременно напоминало крепость и храм.
Слэш все еще смотрел вслед такси, пока не скрылись хвостовые огни, и затем повернулся к Питу:
– Зачем безумствовать и злиться, когда можно стать с ними наравне?
Пока Слэш размышлял насчет денег, власти и мести, Пит думал о девушке, которую видел в кабинете. Интересно, кто она и чем занималась с Расселом Даленом, который при всем своем богатстве ей в отцы годится?
– Ты же прекрасно знаешь, чем она могла с ним заниматься, – презрительно заметил Слэш. – Надеюсь лишь, что она здорово заставила его попотеть.
Он не сказал о том, что тоже заметил девушку, с какими-то необыкновенными, косо поставленными глазами и блестящими иссиня-черными волосами, чья фотография в серебряной рамке стояла на полке за столом Рассела Далена. Она казалась такой богатой и отчужденной, царственной и недоступной. Это, конечно, была девушка из другого мира, чем та, которую он только что видел рядом с Расселом Даленом.
Пока пожарные машины, оглушительно воя, стремглав подъезжали к горящему зданию, Слэш все продолжал думать и думать о девушке на фотографии. И прикидывал, что надо сделать, чтобы ее добиться.
В понедельник Слэш позвонил Расселу Далену.
– Вы меня не знаете, не знаете как меня зовут, – сказал он представляясь, – но в пятницу вечером я спас вам жизнь. И Лане тоже. И нам есть о чем поговорить.
– Но она не то, что вы думаете, – сказал Рассел, игнорируя подтекст, который молодой человек вкладывал в свои слова. Он догадывался о том, что последует, и хотел предотвратить откровенный шантаж. – И хочу вам напомнить, что это не я поджег здание. Тем не менее я хотел бы вас отблагодарить. Вы заслужили награду.
– Меня ваша награда не интересует, – заявил Слэш, – я желаю, чтобы вы опять приняли моего отца на работу.
– А кто ваш отец? – спросил очень удивленный Рассел.
– Ричард Стайнер, – сказал Слэш. – Имя Расселу было знакомо, но вспомнить человека, кому оно принадлежало, Рассел не смог. – Он работал в бухгалтерии. Пока Трип Ланком его не рассчитал. По вашему приказанию.
– Я займусь этим, – пообещал Рассел, осторожно и неуверенно. Он был благодарен за спасение, но опасался, что его каким-нибудь образом загонят в ловушку. Рассел действительно отдал приказ сократить расходы, но
– Ричард Стайнер был ценным работником. Он работал на фирму почти двадцать лет. Нельзя ли его вернуть? – спросил Рассел Трипа. В фирме «Ланком и Дален» было принято никогда не давать прямых указаний. Стиль, господствующий в фирме, всегда был сослагательного наклонения. Приказ Рассела был подан в форме предложения, но Трип ни минуты не сомневался, что это приказ.
– Как вам угодно, – ответил Трип, уязвленный тем, что его решение отменил партнер отца по фирме, – постольку поскольку я сам не должен буду этим заниматься. Не хочу терять авторитет и выглядеть непоследовательным в глазах подчиненных.
Рассел Дален лично позвонил Слэшу, но только после того, как проверил все ведомости, которые вел Ричард Стайнер и навел самые тщательные справки о шустром и нервном сыне Ричарда Стайнера. Он позвонил в Аделфи относительно характеристики Слэша и очень подробно расспросил о нем его хозяина в Меррил Линч. Характеристика из колледжа свидетельствовала, что у Слэша по всем предметам высшие оценки. А его прежний босс сказал, что Слэш Стайнер самый умный подросток из всех, которые когда-либо подрабатывали в его офисе. Его активность не знает преград.
– Ваш отец опять будет принят на работу. И вы тоже можете работать на нас, – сказал ему Рассел. – И конечно, мы рассчитываем на ваше умение хранить тайну.
– Но это плата за молчание, а не деловое предложение, – ответил Слэш.
– Тогда считайте, что я приглашаю вас на работу, – сказал в восхищении Рассел. У Слэша Стайнера была та самая напористость, которой сам он не обладал.
– Сколько вы платите?
– Семь тысяч. – Это было на две тысячи больше обычного жалованья новичка.
– Пусть будет семь тысяч пятьсот, и я подумаю о вашем предложении, – ответил Слэш.
Сначала молодой человек, которого Рассел Дален нанял за первоначальное жалованье в семь тысяч пятьсот годовых, ничем особенно не отличался от прочих молодых людей в этот последний год эры Эйзенхауэра. Он носил нарочито бесформенный серый костюм, белую рубашку сетчатого плетения, застегнутую на все пуговицы, и репсовый галстук в скромную темную полоску. Ботинки его всегда блестели, волосы были аккуратно причесаны, и он только что получил свидетельство бакалавра экономических наук.
Его представления о любви, как и у прочих американцев в годы, предшествовавшие появлению противозачаточных пилюль, были сформированы фильмами с участием Дорис Дэй и Элизабет Тейлор, песнями, которые рифмовали «розы» и «грозы» и утверждали, что любовь и брак всегда следуют вместе, как лошадь и повозка. Его представления о деньгах были тоже общепринятыми, а именно, что настоящие большие деньги наследуются, а не зарабатываются, что они – принадлежность старых, а не молодых и что с таким трудом заработанные деньги требуют бережного к себе отношения, их нужно вкладывать очень осмотрительно и всегда иметь некоторую сумму, отложенную на черный день, который обязательно когда-нибудь настанет.