Любовь и фантазия
Шрифт:
В одиннадцать часов утра, после непрерывных семичасовых схваток, как правило — ожесточенных, алжирские батареи окружены, смяты. И тут наступает последняя фраза: полки Бурмона, [12] до тех пор находившиеся в укрытии, окончательно отбрасывают атакующих и переходят в наступление. Добравшись до первой высоты и захватив ее, они обнаруживают аги и беев: их ожидают триста роскошных, оставленных в неприкосновенности палаток.
На пути в Алжир разгром набирает силу. Беи из Титтери, Орана и Константины отходят к берегам узда [13] аль-Харраш. Для победоносного войска это решающий этап окончательной
12
Луи Бурмон (1773–1846) — французский маршал, командовавший армией во время захвата Алжира.
13
Узд (араб.) — река, обычно пересыхающая летом.
Плато Стауели усеяно трупами. Две тысячи взято в плен. Вопреки воле офицеров, по настоянию самих солдат пленники будут расстреляны. «Огонь батальона уложил этот сброд на землю, так что теперь насчитывается две тысячи убитых», — запишет Маттерер, остававшийся во время битвы на корабле.
На другой день он преспокойно разгуливает меж трупами и добычей.
Из битвы, пережитой и описанной бароном Баршу, мне запомнилась только одна короткая сцена, прорезающая своим светом мрак его воспоминаний.
Баршу описывает ее бесстрастным тоном, однако взгляд его, который, казалось, приковала к себе жуткая поэзия, с которой внезапно сорван был покров, исполнен ужаса: после жаркой схватки две алжирские женщины попали в поле его зрения.
Ибо некоторые племена из внутренних районов прибыли в полном составе, вместе с женщинами, детьми и стариками. Можно было подумать, что сражаться — это значило для них не подвергать себя опасности, но отдаваться на милость врага сразу, всем вместе, без различия пола, со всеми своими богатствами! Зуавы [14] и в особенности кабилы [15] — союзники бея из Титтери образуют на фоне всеобщего возбуждения пеструю зыбь.
14
Зуав (араб.) — название одного из кабильских племен, где набирались первые зуавы — солдаты легкой пехоты во французских колониальных войсках XIX–XX вв., которые формировались в Северной Африке.
15
Кабилы — берберский народ в горных районах Северного Алжира.
Так вот, месяц спустя Баршу, вспоминая об этом, пишет: «Женщины, которые в большом количестве следуют за арабскими племенами, проявили особое рвение в изуверствах. Одна из них лежала рядом с трупом француза, у которого она вырвала сердце! Другая бежала, видимо, с ребенком на руках: раненная выстрелом, она разбила камнем голову ребенку, чтобы не дать ему попасть к нам живым; ее самое солдаты прикончили ударами штыков».
Обе эти алжирские женщины: одна — умирающая, наполовину окостеневшая, но все еще сжимающая в своей окровавленной руке сердце убитого француза, другая в приступе отчаянной отваги разбивающая голову собственного ребенка, прежде чем умереть с легкой душой, — обе эти героини открывают новую страницу нашей истории.
Я бережно храню в душе образ двух воительниц, выхваченных острым взглядом адъютанта из толпы, среди всеобщего смятения. Образ этот — предвестник бредовой горячки с примесью безумия… Олицетворение будущих мусульманских «mater dolorosa», [16] этих гаремных страдалиц, которые в рабских оковах грядущего века будут давать жизнь не одному поколению безликих сирот.
И это только начало, предвестие черного солнца, которое вспыхнет!.. Но почему же над трупами, гнившими на все новых полях сражений, будут витать слухи о непристойной копуляции, порожденные этой первой Алжирской битвой?
16
Скорбящая мать (лат.).
Дом трех сестер в селении моих детских каникул посещала семья французского жандарма — уроженка Бургундии с двумя дочерьми: Жанин и Мари-Луизой. Дородная, белолицая француженка с вызывающе громким голосом без всяких церемоний усаживалась на корточки посреди арабских женщин родственниц, приехавших из города, вдов или разведенных, которых приютили здесь на время. Маленькая, неутомимая хозяйка дома, отдавая распоряжения, ходила взад-вперед — из кухни во двор, со двора на птичий двор. Она соглашалась посидеть спокойно минутку только во время визита француженки. Та принимала участие в разговорах: два-три слова по-французски, слово по-арабски, хотя ее произношение всякий раз вызывало лукавый смешок у той или иной гостьи.
Мать девочек, живших в заточении, и супруга жандарма были подругами; каждая встреча доставляла радость им обеим. Чувства их проявлялись в едва заметных деталях: и в той серьезности, с какой они смотрели друг на друга под любопытствующими взглядами всех остальных, и в том, как они обменивались кулинарными рецептами, в их особом внимании друг к другу, когда француженка поднималась, собираясь уходить. Стоя лицом к лицу — широкий, внушительный силуэт бургундки напротив маленькой, сухонькой, мускулистой арабо-берберки, — они не сводили глаз одна с другой… Француженка в конце концов неловким движением протягивала руку; ее подруга тем временем тянулась вверх, подпрыгивая в своих широких одеждах, отчего сотрясались их складки и бахрома, и, не обращая внимания на протянутую руку, поспешно запечатлевала два поцелуя на каждом плече француженки. Та всякий раз удивлялась и с пунцовым лицом громко возвещала:
— До свидания, сестры!
Как только раздавался стук входной двери, сидевшие кружком гостьи начинали обсуждать приветствия подруг: той, что протягивала руку, и той, что хотела обменяться поцелуями на манер двух крестьян, повстречавшихся на базаре!
Пересуды эти заполняли целые часы их беседы, тогда как заинтересованное лицо, хлопотливая хозяйка, снова возвращалась к своим делам. Разве что иногда она чуть более жестким тоном ворчала:
— Это моя подруга! Она француженка, но это не мешает ей быть моей подругой!
Какая-нибудь родственница обязательно прыскала со смеху:
— Ты уже столько лет с ней дружишь, а не можешь протянуть руку и сказать, как они: «До свидания, мадам!» Если бы еще в присутствии мужчины, тогда понятно, я бы тоже не смогла, но в присутствии женщины вроде меня! Что тут плохого? Почему нельзя делать так, как делают французы? Конечно, мы не можем, упаси нас Аллах, выйти, не закрыв лица или в короткой юбке, словом, показаться, можно сказать, голой на людях, но сказать, как они, «здравствуйте» или сесть на стул, как они, — почему бы и нет? Разве мы не такие же божьи создания?..
Мы, девочки, с нетерпением ожидали появления после обеда Жанин, реже — Мари-Луизы. Жанин была похожа на мать, только не такая высокая и не такая полная. Она училась в одном классе со старшей из сестер. Как только она приходила, обе они запирались в одной из комнат; оттуда доносились их голоса, потом нескончаемый громкий смех, затем воцарялось молчание, и снова слышалось шушуканье. Жанин говорила по-арабски без акцента, как будто родилась здесь. Перед уходом она наведывалась в кухню и спрашивала у матери, не надо ли ей чего. Та давала ей множество поручений: купить иголок, ниток, галантерейных товаров, которые отец не сумел бы найти.