Любовь и хоббиты

Иванов Иван

«Вставь детектор, бестолочь!»

Приказ отличался от других, он помог вспомнить, что выпавшая из кармана безрукавки штучка и есть тот самый детектор. ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ВЕЩЬ – это детектор. Почему она такая важная? Может, у Штрудель спросить? Она-то небось знает. Голова загудела.

«Не смей! Молчи! – запротестовал голос, и голова разболелась. – В конце-то концов! Ты на Базу возвращаться собираешься?»

БАЗА – новое слово, родное, теплое, сразу мне понравилось. Я понял, что хочу на Базу. В глазах сменялись картинки: столовая, хоббиты уплетают борщ и выстраиваются в очередь за добавкой… много света… появились

запахи еды: борща, блинов, аромат вишневого компота… я стою в очереди, вокруг толкутся хоббиты, приближаюсь к высокому дядьке, у него лицо покойника, синее, тянусь к пирожку на прилавке и получаю половником по голове… Баммммммсссссссссссссс! Ослепительно яркое воспоминание, иная реальность, но мохнатое существо село рядом, шумно вдыхая и выдыхая воздух, и картинки задрожали, как осенняя листва на ветру.

– Сейчас всё и случится, – прохрипело оно.

– Ух, поскорей бы! – согласился я, мечтая о доме и вишневом компоте.

«Вставь детектор в правую ноздрю, идиот!» – заорал внутренний голос.

– Хочешь, зажгу лампу? – выдохнула Штрудель.

– Давай, – опять согласился я, улыбаясь воображаемым хоббитам, они уплетали блины и бросались зубочистками.

Загорелся фитиль в тяжелой лампе – устало, медленно. В тусклом свете я узнал совершенно голую Штрудель. Окончательно узнал и потерял дар речи. Моя без одного месяца жена – опять мурашки по спине – улыбалась во весь клыкастый рот. Огромный нос-булыжник раскраснелся. Борода причудливо обмотана вокруг туловища. Ётунштрудель – черный альв, это факт. А я – хоббит, тоже факт. Подробности подкатили к горлу: лес, викинг, вчерашняя помолвка, ИСПЫТАНИЯ. Оййййййййййййооооу! Не хочу думать про испытания! Гадость! Цвергиня приближалась, мурлыкая и приплясывая.

«Ты домой хочешь или нет?» – обреченно-спокойно спросили в голове, тем самым давая понять, что на такого тупицу, как я, кричать бесполезно.

– Хочу! – вслух ответил я.

– Так возьми, возьми скорей свою зайку! – сладко выдохнула бородачка и тяжело, медленно обрушилась на меня. Достаточно медленно, чтобы принять меры, которых добивался от меня мой же внутренний голос. Я вставил приборчик в свою правую ноздрю – загорелся красный сигнал, и началось спасительное перемещение на Базу. В широко раскрытых глазах пещерной девы отразилась телепортационная вспышка…

Прощай, Скандинавия!

11. Смех карликов

Возвращение случилось быстро и стремительно, на мысли о вечном времени не хватило.

И вот я снова в телепортационной камере гоблинской лаборатории, весь в дыму, полуслепой и беззащитный. Воняет паленой шерстью: финский шедевр Юдааша превратился в черную сеточку, которая вот-вот рассыплется. К счастью, носки бабушки Клавдии целы и невредимы.

Чихаю, задыхаюсь и кашляю одновременно. Всюду пульсируют красные огоньки: на детекторе кровососущих, торчащем из носа, на стенах, и где-то в сознании тоже. Помещение погружается то в кромешную тьму, то в багрово-винное зарево. После третьего такта на меня хлынули картины прошлого: одна, вторая, третья. С каждой красной вспышкой приходило что-то новое. Теперь я четко понимал, где нахожусь, что База – мой дом, где живут агенты, стоят хоббитские норы и живут андроиды. Вспомнил, как очутился у цвергов, а главное – по какой причине вернулся. Выходит, вместо того, чтобы найти и обезвредить гномопыря, я сам попал под раздачу? Хоббит, укушенный гномопырем, получается ГНОМОХОББОПЫРЬ. Ну и дела, братцы, нарвался, так нарвался! Съездил, называется, в Древнюю Скандинавию! Одним словом, лажа. Стало быть, прав был главный, нечего мне делать в агентах, не того я сорта, какой нужен для этой опасной, тяжелой работы. Без памяти жить было легче, даже в спальне Ётунштрудель.

Я находился в боксе для отправки и прибытия агентов. Связь с помещениями лаборатории здесь устроена через специальный шлюз – довольно длинный переход, трижды усиленный особо прочными люками (два крайних и один промежуточный), а то мало ли кто захочет проскочить на Базу из дальних миров. Ближайшая ко мне дверь шлюза поднялась, и дружной толпой ввалились гоблины. Смех карликов ненавижу: хихихи-хихихи-хихихи.

Я резко выдернул из носа «ОК». Гоблины, как и следовало ожидать, решили продолжить издевательства, тем более мой внешний вид позволял дать волю фантазии. Глаз подбит, похмелье так и прет, грязный, мятый, вонючий – ну как здесь не повеселиться?

Они были везде:

– Эй, мелкий, а ты отлично провел время!

– Понравилось?

Одна особенно наглая морда потянулась ко мне, принюхиваясь:

– Коллеги, вам не кажется, что хоббит протух?

– Гляньте, фингал!

– С белкой поссорился?

Я вдавил голову в плечи: если обнаружат укус, мне конец.

– Огурчика? – и снова хохот. – ГЫГЫГЫ-Ы-Ы-Ы-Ы!!!

– Эй, червяк, а ведро наше где?

– На опохмел выменял!

– А не послать ли его обратно? ГЫГЫГЫ-Ы-Ы-Ы-Ы!!!

В тот злополучный день (или ночь – я запутался в сутках) я обещал себе при случае хорошенько поквитаться с гоблинами-телепортерами. Основательно с ними разделаться, с хоббитской выдумкой, за всё, что было до отправки и по возвращении, за шуточки, издевательства, ведро и прочее. Отомщу. Когда не буду выжат, растерян, укушен и унижен. Позднее, коллеги, чуть позднее…

А ведь я поверил, что они могут забросить меня обратно, это было реально, как мордорский синдром! Я готов был, проклиная всё и вся, лететь к покинутой Ётунштрудель, но – слава блинам со сметаной! – на отправку явились другие агенты, и всех срочно вызвали в диспетчерскую. Я проскочил сквозь закрывающийся шлюз, едва не превратившись в лепешку, и скрылся в одном из коридоров. О-о-о-о, как они ошиблись, что забыли про меня. Если б гоблины знали, что задумал Боббер… Если б только знали! Самодовольные индюки. Глупые обезьяны. Злые гадюки.

Они не знали. Гоблины сочли, что я слишком напуган, беспомощен и мал, чтобы представлять для них опасность. Да, я мог, скуля, дернуть в костюмерку или прямо к шефу, или сразу в нору, закрыться на десять замков, броситься на кровать и зарыться в подушку, проклиная день и час своего рождения. Кто-нибудь вроде Федора вероятно так бы и поступил, но не Боббер. Не мог я просто так взять и выйти из лаборатории, в которую фиг войдешь, если ты хоббит. Страшная месть подождет, а пока можно просто отвести душу мелкими пакостями…

В отделении телепортации много всяких маленьких комнат, напичканных оборудованием, кладовок, шкафчиков, тайников, аппаратных, реактивных и многого другого. Проходящему мимо хоббиту всегда найдется, что сделать: тут опрокинул, здесь выключил, там включил, нажал, перевел, оторвал, подрезал, надломил. Пять минут небольших усилий, а сколько удовольствия. В последней кладовке, когда за спиной нарастал гул подорванного оборудования, я обзавелся старым, обляпанным реактивами халатом, подрезал подол, подвернул рукава и выпустил себя на волю.

О-па.

12. Ну их!

Покидая лабораторию, я был, как выражается умник Ури, «на эмоциональном подъеме», дышал чистой радостью хоббита-пакостника. Но чем ближе становились помещения костюмерки, тем острее вставал вопрос о лохмотьях на мне. Агент обязан сдать полученный костюм – это железное правило. Если костюм поврежден или утрачен, как в моем случае, агент пишет подробную объяснительную на имя шефа, чтобы гоблины сняли костюм с учета. Мне хотелось договориться с Юдаашем и обойтись без объяснительной: написать правду я не мог, иначе карьере конец. Врать шефу не мог тем более – стыдно.