Любовь из капель дождя
Шрифт:
«Не будь такой киской, Дилан. Не бойся размахивать битой. Подними ее повыше. Контакт. Контакт!».
Моя мать... Ну, когда дело касалось меня, она была абсолютно безразличной, пребывала в своем маленьком мирке. Хотел бы я знать, в каких облаках она витала большую часть времени.
Тем не менее, с Джорданом такого никогда не случалось. Его любила вся семья. И хотя нас всего-то было двое, довольно очевидно, кого они обожали. Все внимание они уделяли своему первенцу, который был
Я получал неплохие оценки в школе, но так как это их не впечатляло, старался усерднее, надеясь, что они наконец-то заметят меня. Не тут-то было. Единственное, что я слышал: «Джордан получил еще одну пятерку», «Джордана приняли в сборную младшей лиги» или «Джордан совершил еще один удачный бросок». Самым большим, что говорили в мой адрес, была мотивирующая речь отца в духе: «В следующий раз ты должен стараться получше», что, полагаю, было предпочтительнее вездесущей холодности моей матери.
Я никогда не обижался на Джордана, потому что его вины в этом не было. Просто так сложилось. Он всегда служил для меня примером и даже пытался компенсировать отсутствие внимания со стороны родителей, поэтому мне не в чем его винить.
— Итак, какое желание ты загадаешь сегодня вечером? Вон там просто огроменные звезды. Думаю, существует девяносто процентная вероятность того, что твое желание сбудется, — я успеваю погрузить ложку в мороженое и начинаю собирать шоколадную глазурь.
Сузив глаза, Эви отталкивает мою ложку своей.
— Эй, даже не думай собрать всю глазурь. Я ее люблю больше всего остального.
— Открой, — держу ложку около ее рта, и она открывает его. От идеи покормить Эви у меня текут слюнки.
— М-м-м… — стонет она и закрывает глаза, и в ту же секунду я мечтаю превратиться в это мороженое. Возможно, загадаю именно такое желание.
— Ладно, отвлекись от своего шоколадно-глазурного оргазма, — дразню я, она распахивает глаза от удивления, а на губах появляется ухмылка.
— Шоколадно-глазурный оргазм, — посмеивается Эви. — Мило, — она замолкает ради очередной порции мороженого. — Ладно, я собираюсь загадать свое желание.
Эви снова закрывает глаза. Я наблюдаю, как ее густые ресницы опускаются на скулы, а губы слегка приоткрываются, и с них срывается крошечный выдох, когда она сосредотачивается на своем желании.
— Ну все, загадала.
— И что же ты загадала? — беспокойно потираю шею, вглядываясь в ее глаза и отчаянно пытаясь прочитать мысли.
— Не скажу, иначе желание не сбудется. Твоя очередь, — тараторит она, а затем ставит пинту мороженого между нами и постукивает ложкой по своей полной верхней губе.
—
— Ну, — подталкивает она меня сбоку, — что ты загадал?
— О, нет, — отвечаю с самодовольной ухмылкой, — ни в коем случае. Я тоже не расскажу. Не рискну. Хочу, чтобы оно осуществилось.
— Должно быть, оно хорошее, — Эви пристально вглядывается в ночное небо. Ее струящиеся по спине волосы мерцают в свете луны рыжими бликами.
Я отвечаю, устремив взгляд в небо, не желая выдавать, что поглядывал на нее:
— О, да. Поверь мне, так и есть.
Ее взгляд посылает волну тепла по моему телу.
— Знаешь, если бы ты сказал мне о своем желании, у тебя, вероятно, было бы больше шансов, что оно сбудется. Но как хочешь.
Некоторое время мы молча наблюдаем за небом, затерявшись во всех его тайнах. Но я не могу не думать о том, что рядом с Эви никогда не чувствую себя потерянным.
Спустя пару минут тишины она поворачивается ко мне лицом.
— Ты когда-нибудь представлял, что твоя мама где-то там? Наблюдает, присматривает за тобой?
Вглядываясь в темноту, я обдумываю ее вопрос.
— Честно говоря, не знаю. Она и при жизни-то не так уж много смотрела на меня.
Мои слова пропитаны гневом, и Эви безошибочно определяет это. Она ловко сжимает мою руку, переплетая наши пальцы. От этого движения сердцебиение учащается, и в то же время боль в груди становится не такой сильной.
— Прости, Дилан. Меня всегда раздражало то, что они сосредоточили все внимание на Джордане и никогда не замечали, что у них есть еще один сын, — она нежно сжимает мою руку и пристально смотрит в глаза. — Удивительный сын.
— Без разницы. Я практически уверен, что был для них сущим разочарованием, — пожимаю плечами, — но никогда об этом не узнаю.
Эви наклоняет голову набок, как бы изучая меня.
— Зачем ты это делаешь?
— Что именно?
— Ведешь себя так, как они и говорили, будто не имеешь значения, до сих пор не расстроен и не страдаешь от этого. Как будто ты никогда и не хотел большего. Не заслуживаешь большего, — хмурясь, Эви сжимает губы и прищуривает глаза. — Это отстойно, Дилан.
— Окей, — признаю я, — меня все еще это бесит, — а затем смеюсь, но это звучит как-то маниакально, на лице Эви читается смятение. — Но знаешь, что самое отстойное? Помнишь тот день, когда я чуть не подрался с Робом Тефри? Он поливал родителей дерьмом, и ведь я действительно защищал их. Подумать только.
— Конечно, защищал. — Ее голос звучит обеспокоенно. — Ты хотел защитить их. Это инстинктивно. Точно такой же должно быть и у них в отношении тебя. Это то, что должны делать родители, — защищать и любить своих детей.