Любовь на полях гнева

Уаймэн Стэнли Джон

– Вперед! – сказал он. – В № 6. Петинио, принеси ключ.

Петинио быстро исчез куда-то, а мы тихонько пошли по коридору. Тяжелые шаги конвойных, шедших позади меня, гулко раздавались в тишине, и их эхо бежало впереди нас. При свете фонаря с одной стороны видна была каменная бело-желтая стена, в которой шли двери, как у тюремных камер. Возле одной из них мы остановились. Я думал, что меня посадят здесь. Стало быть, Дениза будет недалеко от меня. Но когда дверь открыли, то оказалось, что за ней была небольшая лестница, ведшая в нижний коридор, подобный пройденному нами.

Пройдя

половину этого коридора, мы остановились у раскрытого окна, в которое свежий ночной ветер врывался с такою силою, что человек, несший фонарь, должен был прикрыть его полой. Вместе с ветром доносился сюда и шум ночного взбудораженного города. Хриплые голоса и веселые крики, монотонный звон колоколов, иногда пистолетные выстрелы – все это свидетельствовало о том, что делалось внизу» под темным покровом ночи, повергшей в хаос дома и улицы.

Вдруг в одном месте темнота как бы дала трещину, и сквозь нее хлынул поток красноватого света, заигравший сразу на крышах. Вспыхнул, очевидно, большой пожар где-то в самом сердце города, и само небо как бы приняло участие в тех ужасах, что творились внизу, на земле.

Сопровождавшие меня люди бросились к окну и, превратившись все в слух и зрение, высунулись наружу.

А человек, который вес на себе ответственность за все это и ставил на карту самую крупную ставку, беспокойными шагами мерил взад и вперед крышу!

По отрывочным фразам схвативших меня людей, я догадался, что Фроману удалось захватить Арен и занять его своим гарнизоном, и что перед нами горела одна из протестантских церквей. Можно было понять еще, что застигнутые врасплох «патриоты» кое-где еще оказывали легкое сопротивление, и что, если «красные» смогут продержаться еще двадцать четыре часа, то подоспеют войска из Моннелье и упрочат создавшееся положение.

– Славно! – сказал один из смотревших в окно. – Если б мы не перерезали им сегодня глотки, завтра они сделали бы это с нами.

– Однако мы не выбили и половины роты, – промолвил другой.

– Деревни подойдут только завтра утром, – вставил свое слово третий. – Теперь будут звонить во все колокола отсюда и до Роны.

– А что, если севеннолы придут первыми? – спросил кто-то.

Никто не ответил на этот вопрос. Все жадно продолжали всматриваться во тьму, пока раздавшиеся поблизости шаги не заставили их обернуться.

– А вот и ключ, – сказал их предводитель. – Ну-с, сударь…

В это мгновение в коридоре появилось новое лицо – высокий человек в плаще и шляпе. В сопровождении трех, видимо, охранников, он быстро шел к нам.

– Бюзо здесь? – спросил он, подойдя ближе.

Человек, только что говоривший со мной, вытянулся перед ним в струну:

– Так точно, сударь.

– Возьмите с полдюжины людей, самых сильных, какие найдутся у вас внизу, – продолжал вновь прибывший, – и я узнал в нем Фромана, – возьмите еще столько же из часовни Св. Девы и забаррикадируйте улицу, что идет мимо казарм к арсеналу. Там вы найдете много помощников. Кроме того: занять несколько домов, которые командуют над улицей. И… Что это такое? – прервал он самого себя, когда его глаза остановились

на мне. – Как попал сюда этот человек? И в таком одеянии?

– Господин маркиз арестовал его наверху.

– Маркиз?

– Да, сударь, и велел запереть его пока в камеру № 6. Это шпион.

– А!

Мы в упор смотрели друг на друга. Фроман присвистнул. От колеблющегося света фонарей, а может быть от сильных волнений, жесткие линии его массивного лица стали еще жестче, а тени около глаз и рта еще заметнее.

Вдруг он улыбнулся, словно заметил что-то комическое в создавшемся положении.

– Вот мы и опять встретились с вами, господин виконт, – начал он. – Я припоминаю, что захватил кое-что, вам принадлежащее. Вы, вероятно, за этим сюда и явились?

– Да, за этим, – насмешливо отвечал я, платя ему той же монетою. Я видел, что он понимал меня.

– А маркиз застал вас наверху?

– Да.

– Ага!

Он, казалось, погрузился в размышления. Потом, повернувшись к людям, сказал:

– Хорошо, Бюзо, вы можете идти. Я принимаю ответственность за этого человека на себя. А вы, – обратился он к пришедшим с ним, – вы ждите меня внизу. Скажите Фландрэну – это мой решительный приказ, что бы ни случилось, – мэр не должен сдавать города войскам. Скажите ему при этом, что хотите. Ну, хоть, что я повешу его за это на самой высокой башне города. Поняли?

– Слушаемся.

– А теперь идите. Я скоро буду у вас.

Они ушли, оставив фонарь на полу. Фроман и я остались с глазу на глаз. Я стоял в ожидании, но он не смотрел на меня. Вместо этого он, оборотившись к открытому окну, смотрел в темноту ночи.

Некоторое время царила полная тишина. Может быть, приказание, им только что отданное, отвлекло его мысли в другую сторону, а может быть, он просто еще не знал, как ему поступить со мной, – этого я не могу сказать и сейчас. Но я слышал, как он несколько раз тяжело вздохнул.

– Только три роты и взбунтовались, – вдруг промолвил он.

Не знаю, что подтолкнуло меня, но тем же тоном я спросил:

– А сколько их всех?

– Тринадцать. Мы в меньшинстве. Зато мы выступили первымя. Все шансы на нашей стороне, и мы одержим верх. А если завтра явятся еще из деревень…

– Севеннолы не явятся.

– Да, не явятся. Если офицерам удастся удержать полк в казармах, и мэр не выкинет белого флага, а кальвинистам не удастся захватить арсенал, то, я уверен, победа будет на нашей стороне. Мы более, чем когда-либо, нуждаемся теперь в человеке.

Тут он повернулся ко мне и посмотрел на меня с какой-то мрачной гордостью.

– Знаете ли вы, за что мы сражаемся здесь? За Францию! За Францию! – энергично заговорил он, не скрывая охватившего его волнения. – Я успел собрать всего несколько сотен головорезов и всякого отребья, пока ваше милое дворянство лежало на боку и посматривало, что выйдет из всего этого! Рискую я, а ставку, в случае выигрыша, получат они. Они в полной безопасности, а я, случись неудача, буду повешен. Одного этого достаточно, чтобы сделать человека патриотом и заставить его кричать: «Да здравствует нация!».