Любовь Орлова
Шрифт:
Кстати, принять окончательное решение ей помог не кто-нибудь, а будущая партнерша по фильму «Весна» и великая насмешница Фаина Раневская, с которой они познакомились совсем недавно, но уже подружились. Она тогда тоже делала только первые шаги в кино, но в отличие от Орловой уже рассталась с иллюзиями и лишней деликатностью. Поэтому, узнав о ее сомнениях, Раневская без колебаний посоветовала послать подальше Немировича-Данченко с его театральным снобизмом. Она тоже видела потенциал «Веселых ребят» и была уверена, что Орлова после них станет такой звездой, что ее потом в любой другой театр примут с распростертыми объятиями.
Я познакомилась с ней на «Мосфильме». Боже мой, когда же это было, если я снималась еще в немом кино! А что, скажи вот так: «Я снималась еще в немом кино», и сразу подумают, что мне сто лет. Мы встретились ночью в коридоре студии – я в костюме госпожи Луазо из «Пышки», она – в платье Грушеньки из «Петербургской ночи». Потом я сходила на ее «Периколу» к Немировичу, она тоже посмотрела что-то мое, кажется, мою очередную проститутку из «Патетической сонаты» – на проституток в ту пору мне везло. И потом на той же студии, в этом жутком недостроенном сарае, который назывался гордо «Кинокомбинатом», обратилась ко мне с самой необычной просьбой. Представьте себе: повсюду строительный мусор, воняет известкой и сырой штукатуркой, вместо скамеек – штабеля свежеоструганных досок,
– Я умоляю вас, будьте моей феей!
– Кем-кем? – не поняла я.
– Моей доброй феей! – повторила она ангельским голосом.
– Ну, уж тогда скорее добрым феем, – не удержалась я от остроты. Но Любочка была очень серьезна.
– Фаиныш, клянусь, как вы скажете, так и будет. Сейчас решается моя судьба: мне предлагают большую роль в музыкальном фильме. Согласиться – значит, бросить театр: на съемки уйдет не меньше года. Я жду вашего решения.
Я не долго думала:
– Сейчас вами любуются ваши близкие и зрители одного театра. Когда вы уйдете в кино, вами будут восхищаться все. Поверьте опыту моих театральных героинь. Я серьезно благословляю вас и не сомневаюсь в успехе.
А решать Любочке пришлось многое. Бросать театр, где она пользовалась покровительством Владимира Ивановича Немировича. Расставаться с человеком, с которым прожила не один год. Я была в их квартире – это номер «люкс» в «Национале», что снимал немецкий концессионер. Тогда я впервые увидела ее коллекцию хрусталя. Любочка собирала уникальные вазы, бокалы, ладьи, рога, предметы, назначение которых мне осталось неизвестным, – и все сверкающее, поверьте, загадочным светом: хозяйка умела все это по-особому расставить и осветить. И концессионер одобрял это увлечение и дарил Любе только хрустальные вещи. Она уже встретилась с Григорием Васильевичем, который был уже не Мормоненко, а Александров, сотрудник Эйзенштейна, глава молодой семьи и отец сына, названного в честь знаменитой кинозвезды Фэрбенкса Дугласом. И ему тоже пришлось заняться тем, с чем никогда прежде не имел дела, – музыкальной комедией.
Сохранились свидетельства того, что отношение Александрова к Орловой сразу же было несколько особенным. Тогда ведь с актерами не церемонились, а каскадеров и вовсе почти не было. Советский артист должен был идти на съемки как в бой и, если надо, класть на алтарь кино свое здоровье и даже жизнь. А в «Веселых ребятах» было предусмотрено несколько достаточно рискованных сцен.
Одну из них собирались снять летом, еще до отъезда в Гагры, где-нибудь в Подмосковье. По сценарию Костя Потехин должен был оседлать быка и выехать на нем за ворота усадьбы. Впрочем, Утесов сразу говорил, что он ездить на быке не будет, зато соглашалась Орлова, поэтому Александров, подыскивая подходящего рогатого «артиста», держал в голове, что сесть на него скорее всего придется не Косте, а Анюте.
Рассказывают, что когда они приехали в какой-то колхоз и спросили, есть ли у них большой красивый бык, пастух им ответил:
– Есть бык. Как не быть быку! Вон он там стоит.
– Ну-ка, дедушка, подведите нас поближе, – сказал Александров.
Пастух покачал головой:
– Не, я до него не хожу.
– Почему?
– А он уже двоих забодал.
Александров торопливо заявил:
– Все равно нам этот бык не годится. По цвету не подходит.
– Гриша! – удивился Утесов. – У нас же не цветной фильм.
– Все равно, – решительно сказал режиссер. – Цвет не тот. Поехали в другое место.
В результате эпизод с быком отложили и снимали его уже позже, в павильоне на «Мосфильме».
В те годы давали о себе знать отголоски нэповских «традиций». Остатки нэповской публики собирались на вечеринки, на которых объедались и напивались. Только в этом состоял их «смысл». Мы намеревались высмеять эти нравы так, как это делают баснописцы, через животных. На призыв пастушеской дудочки Кости они врываются в столовую пансиона и пожирают салаты и фрукты, напиваются винами, приготовленными для банкета. Поросенок, забравшись на стол, опрокидывает бутылку с коньяком и напивается как заправский алкоголик. Бык, которого в фильме зовут Чемберленом, выпивает крюшон, приготовленный в большой стеклянной вазе, и сильно пьянеет. Придумать-то это мы придумали, но как реализовать свой замысел, не знали.
Начали с поросенка. Поставили его перед тарелкой с коньяком, ткнули носом, и, к нашему удивлению, поросенок с удовольствием вылакал коньяк и превратился в пьяного хулигана. Шатаясь и хрюкая, он ходил по столу, ронял бутылки, сбрасывал тарелки, лихо поддевая их своей хрюшкой, и смело прыгал в неизвестность… Мы ловили его на лету, чтобы он не разбился. В народе говорят, что пьяница похож на свинью. Поработав с пьяными свиньями, я пришел к выводу, что и пьяная свинья похожа на пьяного человека.
Ободренные удачным экспериментом с поросенком, мы решили попробовать это на огромном быке, которого выбирали на мясной бойне. Поставили перед быком полведра водки и стали ждать… Бык долго принюхивался. Пробовал, но не набрасывался. В конце концов стал пить водку, но во хмелю оказался буйным. Он разорвал веревку, которой был привязан, выбежал во двор студии «Мосфильм» и начал гоняться за людьми, которые в страхе разбегались и прятались. Мой ассистент приехал на мотоцикле, пьяный бык бросился за ним. Ассистент бросил мотоцикл и взобрался на дерево, а бык бодал рогами мотоцикл до тех пор, пока он не заглох. Во дворе шли натурные съемки, и, когда бык подбегал, пугая всех угрожающим мычанием, артисты, осветители и вся съемочная группа прятались куда попало. На месте одной съемки бык разгромил декоративный газетный киоск…
Меня вызвали в дирекцию:
– Что это вы там устраиваете бой быков! Во двор выйти невозможно!
Сурово сказали:
– Этак студия не выполнит сегодняшнего плана! Уберите быка немедленно.
Но как его убрать?!
Решили вызвать пожарную команду, и струями воды из брандспойтов загнали быка в гараж и заперли. Что делать?.. Я отправился на консультацию к знаменитому дрессировщику Владимиру Леонидовичу Дурову. Выслушав меня, он сказал:
– Бык – животное трудное. Недаром говорят: «Упрям, как бык». Приведите его в мой «Уголок», я понаблюдаю за его повадками, характером, поработаю, а месяцев через пять видно будет, что из него получатся.
А нам за это время всю картину надо закончить. Ждать было невозможно…
На студии появился бледный человек с удивительно непроницаемыми черными глазами.
– Я слышал, что вам для съемки нужен пьяный бык? – спросил он.
– Да, – ответили мы. – Важно, чтобы он ходил качающейся пьяной походкой… ложился на пол…
– Я гипнотизер, – сказал бледный человек. – Я могу его загипнотизировать, и он будет как пьяный!
Признаться,
Чтобы бык не крутил головой, его привязали между двумя врытыми в землю столбами, а гипнотизер сел напротив быка и стал таращить на него глаза. Надо сказать, что работал он честно. Ни разу не моргнул в течение четырех часов упорного напряжения, но в конце концов еще более побледнел и, потеряв сознание, упал в обморок. Его унесли в студийную клинику, а с быком ничего не случилось. Он как жевал лениво свое сено, так и продолжал его жевать…
Ассистент И. Симков привел циркача, который предложил туго перетянуть проволокой одну переднюю и одну заднюю ногу, и тогда быку будет больно, он будет хромать и производить впечатление пьяного. Я считал, что недопустимо истязать болью животное, и не согласился.
А время шло. Декорация стояла, занимая площадь павильона. Мы должны были снимать, выдавать по плану полезный метраж. Наше положение было трагичным. Нас прорабатывали в стенгазете и на разных собраниях «Москинокомбината».
И вот неожиданно появился симпатичный старичок с синими смеющимися глазами. Это был ветеринар-пенсионер.
– Вам надо, чтобы бык был пьяный, но тихий?
– Совершенно верно!
– Быку надо дать водки и изрядно разбавить ее бромом. И тогда он будет и пьяный и тихий. Пошатается немного, ляжет и уснет.
Приняв все необходимые предосторожности, попробовали. Ура! Все получилось как надо. Бык шатался, ложился, засыпал. Задание было выполнено. Одно мгновение смеха было снято…
Во время съемки смешных моментов случались и драматические ситуации. По сценарию пастуху Косте не удавалось выгнать быка из дома, тогда он должен был оседлать его и, как наездник, направить его к выходу.
Исполнитель роли пастуха Кости Леонид Осипович Утесов отказался ездить верхом на быке.
– Это не моя специальность, – сказал шутливо герой фильма.
Я влез на быка сам, чтобы доказать возможность верховой езды на нашем Чемберлене. Но в это время Любовь Петровна Орлова, игравшая Анюту, робким голосом сказала:
– Разрешите мне попробовать!
– Это рискованно! Это опасно, это не женское дело, – заговорили вокруг.
Но Орлова настаивала:
– Давайте попробуем. Страхуйте меня, если буду падать!
И, не ожидая ответа, смело взобралась по лестнице на спину быка. Его провели до декорации. Орлова примерялась, как лучше удержаться. За рога схватиться было опасно: мотнет головой – и сбросит. Обнаружив на крупе около начала хвоста пучок шерсти, Орлова предложила сидеть на быке лицом к хвосту и в случае чего ухватиться за этот пучок шерсти:
– Так будет еще смешнее!
И мы решили попробовать. Но во время съемки Орлова увлеклась и так яростно била быка веником, что он не выдержал, брыкнул задними ногами и сбросил «всадницу». Она сильно ушибла спину и пролежала более месяца в постели. И только после того, как врачи разрешили артистке приступать к работе, мы сняли продолжение сцены с быком.
В сентябре 1933-го съемочная группа, как и планировалось, отправилась в Гагры. На пляже была построена специальная узкоколейная железная дорога. Укрепленная на вагонетке камера снимала всех действующих лиц – так возникла эффектная начальная панорама, дававшая возможность воспринимать действие на пляже в непрерывной динамике, а не монтажными кусками, как это было до той поры.
В Бзыбском ущелье была выстроена декорация, там тоже соорудили временную железную дорогу. Вагонетка катилась назад, следуя ритму заранее написанной фонограммы, своевременно распахивались ворота, открывая перспективу, – и из ворот, в войлочной широкополой шляпе, в сопровождении подпасков и стада появлялся Утесов.
Погода была прекрасная, съемки шли весело, артисты жили в гостинице «Гагрипш», местные грузинские начальники то и дело устраивали в честь них поездки в открытых автомобилях по горным дорогам и пышные застолья. В центре внимания, разумеется, были знаменитые своим остроумием Утесов, Масс и Эрдман, а иногда приезжал и друг Утесова, автор «Одесских рассказов» Исаак Бабель.
Орлова в этой блестящей компании чувствовала себя вполне уверенно. Она уже побыла театральной примой и знала себе цену, снималась в кино, поэтому чувствовала себя достаточно опытной, ну и, главное, с ней были ее красота и обаяние, благодаря которым она бы не затерялась ни в одной толпе. Кстати, она к этому времени из светло-русой уже превратилась в платиновую блондинку. Это предложил Александров, знакомый с современными мировыми тенденциями в кино и уверенный, что в ближайшие годы киноэкраны будут принадлежать блондинкам. И он был совершенно прав – осветлив волосы, Орлова приобрела тот самый «голливудский» облик, который помог ей мгновенно выделиться среди прочих молодых актрис и стать первой в Советском Союзе настоящей кинозвездой – блистательной, недоступной и сводящей с ума миллионы поклонников.
Но с игрой, если говорить честно, у Орловой не сразу все ладилось. Ей еще в театре Немирович-Данченко пенял за ее «эстрадный» стиль, направленный на то, чтобы развлечь публику здесь и сейчас, а не на глубокое проникновение в роль. Но если на сцене, а тем более в оперетте, это иногда было даже плюсом, то в кино уж точно не годилось – может, отдельные сцены и были неплохи, но образ распадался и, следовательно, не мог понравиться зрителю. Впрочем, таланта у Орловой было достаточно, а уж работоспособности и вовсе столько, что она еще поделиться могла бы. Поэтому под руководством Александрова она быстро избавилась от лишней «эстрадности» и сохранила ее по минимуму, чтобы остаться оригинальной, не похожей на других.
Работать с ней было легко и приятно. Она была партнером, о котором можно только мечтать. И атмосфера, которая царила на съемках, во многом была обязана доброму и светлому нраву Л. Орловой.
Поначалу роль Анюты была второстепенной, но по ходу съемок, а также по ходу того, как в нее влюблялся Александров, для нее дописывали новые сцены. «Увы! Чем больше сходилась Орлова с Александровым, – сетовала Елена Тяпкина, – тем быстрее росла ее роль Анюты и летели в корзину уже отснятые эпизоды других актеров. Там оказалась и моя очень смешная морская сцена – я только зря целый день не вылезала из воды. Туда же попала и вся, вся целиком роль Гарина, блистательно игравшего».
Когда записывался первый вариант песен Кости и Анюты, Утесов, как говорится, «тянул одеяло на себя», а Орлова, еще чувствовавшая себя новичком, тушевалась перед таким известным артистом и не смела ему возражать. Не помогало и то, что звукооператор, устанавливая микрофон, отмечал мелом места, где нужно стоять артистам. Утесов все равно отодвигал партнершу, и в записи его голос звучал громко, а ее – как будто фоном, где-то на втором плане.
Забавно, но спас ситуацию в итоге все тот же Утесов. Он сам предложил переписать все песни, когда принес на студию новые тексты, написанные Лебедевым-Кумачом. Сделали новую запись. А поскольку Орлова к тому времени была уже куда более уверенной в себе, она не позволила снова отодвинуть себя от микрофона.