Любовь по алфавиту
Шрифт:
Потом Катя с головой ушла в работу, практически жила в офисе. Работала из дома по выходным, в отпуске. Неудивительно, что повышения (равно как и сплетни о возможном романе с начальством, и звание главного трудоголика) сыпались одно за другим. Личная жизнь в ее плотный график никак не помещалась, не находилось для нее окошка между очередным совещанием и тренингом. Поэтому всю нерастраченную любовь она вкладывала в квартиру, где жила. Холила, украшала, ремонтировала, наполняла уютными мелочами. Постоянно наведывалась в «Икею», заказывала свечи ручной работы, перекрашивала
А сегодня в кафе, куда она забежала перед супермаркетом, Катя столкнулась с Максимом. Замерла, пытаясь понять, куда пропало сердцебиение. Он почти не изменился, лишь в элегантной аккуратной прическе появилась пара седых волосков и взгляд был непривычно грустным, усталым. Ну ничего, на ее лице морщинки тоже оставляют свои ювелирные напоминания о времени, да и глаза у нее сейчас вряд ли искрятся счастьем. Она усмехнулась про себя, вспомнив, как обычно такие моменты показывают в фильмах, и как банально они выглядят в реальности.
Катя взяла себя в руки, по-деловому улыбнулась, заговорила. Привычная ей светская болтовня о том, как дела в целом, о работе и путешествиях, о семье. Катя соврала: мол, прекрасный муж, замечательная дочь. Сейчас как раз побежит покупать продукты для ужина. Максим в ответ похвастался красавицей-женой и сыном.
– Значит, все сложилось в твоей жизни, как надо?
– Да, Катя, как мне всегда хотелось.
– Я очень рада за тебя. Ты этого заслуживаешь. Прости, что так все тогда вышло.
– Не держу обид. Ты была права, расстаться и пойти каждый своей дорогой было действительно правильно и лучше для нас обоих. Давай, всего доброго. Может, еще увидимся.
Сейчас, сидя на холодной скамейке, Катя чувствовала, как внутри нее звенит осознание допущенной ошибки. Она уже забыла о продуктах, ужине. Просто смотрела на номер в записной книжке, который так и не смогла удалить, хотя и знала эти цифры наизусть. Думала о том, что ее любви, на самом-то деле, хватило бы и на работу, и на дом, и на Макса. Если бы она решилась. Пошла на свет собственного чувства, а не придерживалась нарисованного когда-то в голове идеального, но не слишком пригодного для жизни, плана, не поддалась бы страху. Доверилась, взяла за руку. Ведь Катя продолжала его любить. Именно Макс был домом для ее сердца, куда она вряд ли сможет когда-то вернуться. Вокруг гудела толпа, а Кате было отвратительно одиноко. Город шумел разными голосами, но из всего монотонного шума она почему-то зацепилась за фразу: «Могла бы и сказать ему, как есть».
Ведь действительно, могла бы. Хватило решительности на карьеру, хватит и на признание. Нужно сказать, что она тогда испугалась. Что эта была слишком большая для нее ответственность. И она действительно рада, что хотя бы у него получилась гармоничная и счастливая жизнь, где работа не перевесила все остальное.
Катя нажала кнопку вызова.
*
Максим припарковался возле дома, но вышел из машины не сразу. Долго смотрел в одну точку, прокручивая каждую секунду неожиданной встречи. Очень надеялся, что ему удалось скрыть, как при виде Кати дрогнули руки, перехватило дыхание. После смерти матери он стал каким-то особенно эмоциональным, слишком обнажилось сердце. А тут еще и такое. Он погрузился в воспоминания, а опомнился лишь когда понял, что уже замерз. Зашел домой, бросил ключи и телефон на тумбочку в прихожей.
– Привет, Катенька, ты где, моя девочка? Я вернулся домой!
На голос выбежала маленькая разноцветная кошечка и начала тереться о ноги. Максим взял ее на руки, прошел в комнату и включил случайный канал, лишь бы разбавить отсутствие звуков в этом идеальном, но практически лишенном жизни холостяцком пространстве, где никогда не было ни семьи, ни детей, о которых так мечтала его хрупкая мама. Лишь его пушистая подруга.
На тумбочке в это время завибрировал телефон. Но его дребезжание Максим не услышал из-за игравшей по ТВ музыки.
Если бы
Если бы я стала более домашней,
каждое утро выбирала бы новый уютный костюмчик,
в котором провожала бы тебя на работу.
Жонглировала сотнями рецептов супов и котлет «как у мамы»
(кстати, сделанных по ее секретам, она сама поделилась),
имела бы армию специй и разных тарелок,
расставляла кружки ручной работы, с теплом тихонько вздыхая «Сама сделала».
Если бы я была тонко чувствующим созданием,
вся такая неземная, непонятно, с какой звезды упавшая.
С запястьями-веточками, прозрачной кожей и томным взглядом,
хоть сейчас заноси в Красную книгу.
Категорически не приспособленная к этой унылой земной жизни,
иногда прямо тебе в руки падающая во внезапный обморок –
ведь здесь так отвратительно, так издевательски душно!
Готовая цитировать Пруста в оригинале,
пока в маленькой сумочке абонемент в филармонию.
Если бы я была возмутительно женственной,
до того, что даже водитель маршрутки хотел бы открыть мне дверь,
пока я туда входила бы по-королевски.
Хотя какая маршрутка, что я.
Такую женственность надо катать
на суровой большой машине,
где она будет еще сильнее заметна.
Всегда носила бы платья,
чулки обязательно на подвязках,
а дома стоял бы маленький туалетный столик,
на котором сплошь флаконы духов.
И, конечно, держала осанку, воспитанную балетом.
Если бы я была гораздо интеллигентнее,
на грубости реагировала бы «Но позвольте же, дорогая»,
никогда не смеялась громко.
Обязательно бы поселила в квартире редкую семейную ценность
(а вот эту вазу моей прапрабабушке подарил сам Феликс Юсупов),
и ни за что не повышала бы голос,
а в гневе могла бы лишь сильно теребить нить натурального жемчуга
(не швырять же в вас, мон ами, императорский фарфор).
Если бы в своей жизни
я не теряла так отвратительно много,
людей, надежд, перспектив и желаний,
то прикипать к окружающим могла бы гораздо сильнее,