Любовь в реале
Шрифт:
Такова героиня книги Анны Козловой “Все, что вы хотели, но боялись поджечь” Саша Живержеева. Ей почти тридцать, но у нее никогда не было мужчины, с которым она более или менее продолжительное время жила вместе. Все ее мужчины были или на несколько часов, или на десяток-другой встреч.
Живержеева и страдает в одиночестве, и боится с кем-нибудь соединиться. Ее постоянно преследуют воспоминания о судьбе ее родителей, которые сначала любили друг друга, а потом стали ненавидеть. Папа поздно приходил с работы и приносил мало денег, а мама стояла у плиты и остервенело варила борщ.
“Мамина и папина любовь являла
В итоге мама выгнала папу. “Конечно, развод с папой был крахом юных маминых мечтаний, конечно, она оказалась одна с маленьким ребенком, но все же за ней осталась папина двухкомнатная квартира. Свою однокомнатную мама предусмотрительно сдавала внаем”.
Героиня, в то время маленькая девочка, подобно детям в “Черной обезьяне”, инстинктивно пытается спасти семью, стараясь быть послушной, хорошей; пытается спасти даже тогда, когда семьи уже формально не существует: “Он (отец. — Р.С.) приезжал почти во все воскресенья, тихо здоровался со своей бывшей женой и ждал, прислонившись к вешалке, пока я одевалась. <…> Я в экстазе натягивала колготки, искала перчатки, шарф и шапку, суетилась и спотыкалась и больше всего боялась, что родители успеют начать скандалить из-за моей дурацкой несобранности”.
Отец Саши находит другую женщину, потом еще и еще, мать тоже ищет, и тоже находит. Но все союзы распадаются. У героини же таковых вовсе не возникает, и виной этому, скорее всего, полученный в детстве опыт неудавшегося союза ее родителей. В ней не заживает пресловутая душевная травма.
Есть в книге Козловой эпизод, совершенно не свойственный этому, по определению Льва Данилкина, ультрашоковому автору. Эпизод очень лиричный и, видимо, не побоюсь этого слова, выстраданный.
“Почему они не разговаривали? <…> Они ведь любили друг друга когда-то раньше, жить, наверное, друг без друга не могли. Если бы я могла залезть им в головы, выпотрошить из мозга память, я бы показала маме тот день, когда меня еще не было и когда она долго ждала папиного звонка, и злилась, и плакала, может быть, а потом он все-таки звонил, и приезжал к ней в гости, и они целовались, обнявшись на диване. Вполне возможно, мама даже произносила слова. Она говорила: “Это самый счастливый день в моей жизни!” Да и папа, скорее всего, не молчал. Он говорил: “Я люблю тебя, я не могу без тебя жить”. Этот день никуда не исчез, он до сих пор где-то есть, и до сих пор мама сначала ждет звонка, а потом целуется с моим отцом на диване. Она ведь помнит об этом. И он помнит. И, встречаясь, они как будто отрекаются от себя в прошлом, высмеивают сами себя.
<…> Если бы я могла установить новый общественный закон, я бы обязала всех бывших мужей и жен, всех бывших любовников и любовниц, встречаясь,
Взрослая Саша работает в проекте “Дом-2”, где, как известно, строят любовь. Но ни у нее, ни у большинства ее коллег личная жизнь не клеится, любовь не строится. Наоборот, такая работа провоцирует Сашу и остальных на цинизм, бесстыдство, запредельную откровенность. (“Дом-2” в этой книжке может восприниматься как неудачный прием, примитивная аналогия, но дело в том, что автор действительно некоторое время участвовала в выпуске этого реалити-шоу и знает его изнутри.)
“Интересно, чего мы ждем от мужчин, посвященных во все подробности наших менструальных циклов, косметических предпочтений и диет? Неужели это именно они должны быть сильными, решительными, должны знать, чего хотят, и, самое смешное, хотеть нас? Должны удивлять нас каждый день, изнемогать в тестостеронной температуре, добиваться, овладевать, брать нас замуж и делать нам детей…” — задумывается иногда героиня книги, но изменить себя и не пытается: в офисе иначе вести себя просто невозможно. Да и где сегодня приветствуется скромность, стыдливость?
С очередным секс-партнером, пожилым главным редактором “вполне себе приличной газеты”, Саша едет на море, в Хургаду. Обоим кажется, что они любят друг друга, не исключается даже брак. Но нескольких дней вместе хватает, чтобы оба поняли, что не могут быть вместе. Сашин уже бывший партнер пьет в баре, а сама она валяется на пляже и предается “сексуальным фантазиям на тему Ближнего Востока”.
Однажды ее ожидает “небольшое развлечение: на пляж приехала стайка египтянок, которые купались в шапках, кофтах с длинным рукавом и черных шароварах, а с берега за всем этим следил дед в длинной белой хламиде. На меня и остальных русских, потянувшихся сразу после завтрака за пивом, он поглядывал с любопытством и нескрываемым презрением.
Взяв пива, я улеглась на солнцепеке в своем купальнике, площади которого едва бы хватило на носовой платок, и подумала, скольких проблем в своей жизни я смогла бы избежать, если бы в нашей стране был запрещен алкоголь, а за внебрачные связи побивали камнями. Каким понятным, логичным и, главное, легким могло бы стать мое существование, ходи я основное время в парандже”.
Мысль не пустая — сейчас все чаще случается, что женщины, воспитанные по-европейски, уходят в исламскую цивилизацию, надевают паранджу…
Вернувшись из Хургады, Саша встречается с матерью. Та спрашивает, как развиваются ее отношения с партнером. В ответ Саша разражается эмоциональной речью:
“— Мам, — сказала я, — ну чем все это могло закончиться? Чем? Счастливым замужеством, рождением ребенка? Неужели ты не понимаешь, что все это — полный бред и херня. Ты постоянно выходишь замуж, приманиваешь каких-то мужиков, и я искренне поражаюсь, как ты находишь в себе силы верить в то, что все может закончиться хорошо? Откуда эта вера, мама? На что вообще тут можно надеяться? После этой поездки я поняла одно: мне не нужен мужчина.