Любовь в твоих глазах
Шрифт:
Алёна ещё пару раз облизывает головку и перемещается, усаживаясь на меня. Дразнит, касается влажной плотью, скользя по члену, заводит меня сильнее. Знает, что сорвусь и оттрахаю её до криков, если будет бесить меня.
И я срываюсь, забив на боль в мышцах. Потому что сил нет терпеть. Скидываю Алёну с себя и ставлю на четвереньки, входя в нее резко и быстро, задавая сразу бешеный темп и силу.
Она стонет пошло, кричит «еще» и матерится как опытная шлюха. Стараюсь не слушать — вообще не заводит. Двигаюсь как робот, поршнем
Алёна пьет таблетки и совершенно не против трахнуться без резинок. Поэтому я кончаю внутрь с глухим рыком, не заботясь ни о чем.
Она падает на кровать, шумно дыша, а я провожу ладонью по короткому ёжику на голове и начинаю чувствовать ненависть к самому себе.
Потому что мне не нравится Алёна. На десять из десяти. На девять, балл за минет скинем. Она мне не нравится, но я все равно продолжаю её трахать. Просто потому что она не против, а мне совершенно некогда искать кого-то, к кому у меня будет чуть больше эмоций, чем к этой резиновой кукле.
— Ещё разок? — спрашивает, отдышавшись. Я сижу на кровати, а она подкрадывается сзади, проводя ногтем по шее. Ежусь, мне не нравится.
— Нет, Ален.
Я не объясняю, почему нет. Просто «нет».
— Тогда поеду, у меня ещё куча дел. Спасибо за секс, — целует меня в ухо, а потом встаёт с кровати и начинает одеваться.
И почему-то шлюхой себя чувствую я…
Глава 2. Дамир
Будильник в шесть утра жужжит на тумбе, взрывая и без того гудящую голову. Вчера я так убил себя, что уснул даже без душа и ужина.
Потираю глаза и с глухим стоном сажусь на кровати: болит каждый сантиметр тела. Мне бы горячую ванну с солью вчера принять после убийственной тренировки, чтобы мышцы расслабить, а не трахать безотказную Алёну, чтобы добить себя окончательно.
Встаю через силу, потягиваюсь, пару раз хрущу спиной и шеей, тяну руки, морщусь от боли, но продолжаю тянуть, потому что станет чуть легче.
Иду в душ, стою под кипятком, а потом переключаю на ледяную, чтобы точно взбодриться. Дух захватывает от резкой смены температур, лёгкие сжимаются и тяжело сделать вдох. В груди жжёт, кажется, что задохнусь и сдохну прямо на полу в ванной, как в идиотском триллере, где от несчастных случаев дохнет половина героев.
Поднимаю руки — легчает. Диафрагма разжимается и становится сильно проще. Дышу медленно, привыкая к холодной воде. Я постоянно так делаю, но после кипятка все ещё тяжело перестроиться. В детском доме, где я рос, другой воды и не было. Либо холодная, либо никакой. Никто не парился хотя бы нагреть нам сраный чайник, чтобы помыться. Короче, я всю жизнь в холодной. Закалённый, не болею поэтому. Хоть один плюс от моего детства.
После душа иду на кухню, обернувшись полотенцем. Спать уже не хочется, но голова все ещё гудит неприятно.
Чайник в полной тишине закипает слишком уж громко, а через минуту
Открываю окно и опираюсь руками на подоконник. Тепло сегодня. Напротив моего дома стоит точно такая же девятиэтажка, и расстояние между ними вообще ничтожное. Подготовленный паркурщик мог бы спокойно прыгнуть из моего окна на балкон из дома напротив. Тот балкон, где постоянно трахается молодая парочка. И если раньше их было только слышно — а орёт эта ненормальная так, как будто её розгами бьют, а не трахают, — то сегодня они ещё и продемонстрировать свои умения решили. А так как напротив только мои окна — зритель у них один.
Пару секунд смотрю на задницу и спину девчонки, сидящей на подоконнике открытого окна, которую самозабвенно трахает какой-то доходяга, и ухожу снова к своему завтраку, потому что картина, может, и интересная, но быть маньяком и наблюдать за ними желания никакого. Уж лучше включить порнушку.
Орёт она ещё пару минут, что разносится эхом по всему двору, и я старательно пытаюсь не слушать. Меня бесит. Во-первых, нахер так орать? Во-вторых, зачем показывать всему миру, что у вас есть секс? Он, блядь, у всех людей есть. У кого-то больше, у кого-то меньше, а у кого-то по случаю.
Вообще я терпеть не могу эти парочки, которые пытаются всему миру продемонстрировать как они счастливы вместе. Херня это всё. Не бывает любви, не настоящее это дерьмо. Мой отец гулял от матери как последняя тварь, от чего она забухала, а потом подсела на наркоту. Скололась и умерла, захлебнувшись собственной рвотой, когда мне было три года. Я двое суток сидел дома с мертвой матерью, а когда отец наконец-то пришел, то вызвал ментов, собрал вещи и свалил. Меня забрали в детский дом потому что ни бабушкам, ни еще каким-то родственникам я нахер был не нужен.
Поэтому я не верю в любовь и какие-то чувства между чужими людьми. Потому что если родным наплевать, то чужим тем более.
Овсянка сегодня какая-то дерьмовая, выбрасываю вместе с тарелкой и иду одеваться. У меня работа через полтора часа, но я иногда хожу до зала пешком, увеличивая недолгий путь всеми способами. Утренняя прогулка всегда помогает отключиться от ненужных мыслей и настроиться на работу.
Закидываю в сумку форму, бутылку с водой и до блевоты надоевшую уже гречку в контейнере. В баре нашего зала нихера кроме протеина не купишь, а жрать-то хочется. Поэтому приходится таскать с собой и в получасовой перерыв между клиентами раз в день обедать.