Любовная горячка
Шрифт:
Я услышала шлепок мяча о ладонь.
– Крошка Мак, давай сыграем. Сегодня прекрасный день. Я принесла пиво. Ты захватила лаймы из бара?
Меня зовут МакКайла Эвелина Лейн. Ее – Алина МакКенна Лейн. Я младше ее на два года. Иногда она называла меня «крошка Мак». Раньше я часто таскала лаймы из холодильника с закусками в «Кирпичном». Каждую субботу. Это глупо, я знаю. Я хотела бы никогда не взрослеть.
Из глаз брызнули слезы. Я глубоко задышала, с силой вдыхая и выталкивая воздух из легких. Я стиснула кулаки. Я покачала головой и посмотрела
– Песочек прекрасный, Младшая. Мелкий-мелкий. Ну давай же! Сегодня придет Томми, – дразнилась она.
В Томми я была влюблена много лет. Но он встречался с одной из моих лучших подруг, так что я притворялась, будто терпеть его не могу. Однако Алина обо всем знала.
Не смотри, не смотри. Есть призраки, а есть вещи гораздо страшнее призраков.
Я обернулась.
За волейбольной сеткой, колышущейся от нежного тропического ветерка, стояла моя сестра. Она улыбалась, хотела сыграть со мной. Она была одета в свое любимое ядовито-лаймовое бикини, ее белокурые волосы были пропущены сквозь отверстие над застежкой линялой бейсболки «Дон Руан» – она носила эту кепку два года назад, во время отпуска в Кей Уэст.
Я заплакала.
Алина выглядела изумленной.
– Мак, милая, что случилось? – Она бросила волейбольный мяч, поднырнула под сетку и поспешила ко мне по песку. – Что такое? Кто-то обидел тебя? Я нашлепаю их лягушачьи петунии. Скажи мне кто. Что они сделали?
Мои рыдания перешли во всхлипы. Я смотрела на свою сестру и дрожала от невыносимой тоски по ней. Алина упала на колени рядом со мной.
– Мак, ну ты просто убиваешь меня. Скажи мне, что случилось?
Ее руки обвились вокруг меня, и я расплакалась, уткнувшись ей в шею, утонув в запахе персикового шампуня, духов «Бьютифул», масла для загара с ароматом гавайских тропиков и жвачки, которую моя сестра всегда жевала на пляже, чтобы мама не учуяла от нее запаха пива.
Я чувствовала ее тепло, гладкость ее кожи. Я касалась ее. Я зарылась пальцами в хвостик из ее волос и всхлипнула. Мне не хватало ее волос. Мне не хватало моих волос. Я скучала по ней. Я скучала по себе.
– Скажи мне, кто тебя так расстроил, – сказала Алина, и я поняла, что она тоже плачет.
Мы никогда не могли вынести слез друг друга и потому договорились всегда защищать одна другую, всегда друг о друге заботиться. Насколько я помню, договор наш вступил в силу еще тогда, когда ей было три года, а мне один – когда нас оставили в чужом для нас мире, – чтобы спрятать, как я начала подозревать.
– Это правда ты, Алина?
– Посмотри на меня, Младшая. – Она отстранилась, вытерла одним из полотенец мои слезы, потом свои. – Это я. Это настоящая я. И я здесь. Господи, как я по тебе соскучилась! – Она снова рассмеялась, и на этот раз я рассмеялась вместе с ней.
Когда вы внезапно, без предупреждения, теряете любимого человека, вы мечтаете вновь увидеть его, пусть хоть раз, но, пожалуйста, Господи, дай увидеть его. Каждую ночь после похорон Алины я лежала без сна в своей спальне, в двух шагах от ее комнаты, и желала ей спокойной ночи, зная, что она уже никогда не сможет ответить мне.
Я лежала среди разбросанных фотографий, снова и снова воскрешая в памяти ее лицо, как будто, если мне удастся все сделать правильно, я смогу позвать ее в свои сны и использовать эти воспоминания как путеводную нить, чтобы добраться до нее.
Иногда я не могла увидеть лицо Алины и плакала, просила ее вернуться ко мне. Я предлагала Богу какие угодно сделки – но он никогда не соглашался на них. В отчаянии я молила хоть кого-нибудь, кто согласится заключить со мной договор, взять что угодно, но вернуть мне сестру.
И кто-то меня услышал. Вот мой шанс снова увидеть ее. И мне все равно как. Мне все равно почему. Я впитывала каждую деталь встречи.
На левой щеке у Алины, на самом верху, была родинка. Я прикоснулась к ней. На носу у моей сестры были веснушки, которые сводили ее с ума, на нижней губе был тоненький шрамик – я нечаянно стукнула ее гитарой, когда мы были детьми. У Алины были ярко-зеленые глаза, почти такие же, как у меня, но с большим количеством золотистых вкраплений. И у нее были длинные светлые волосы, так похожие на те, которые я срезала.
В ушах у Алины были крошечные серебряные сережки в виде сердечек – от Тиффани. Я шесть месяцев собирала деньги, чтобы купить их на ее двадцать первый день рождения.
Это была Алина, от макушки до ногтей на ногах, выкрашенных ее любимым летним лаком, розовым «Cajun Shrimp». Он жутко не подходил к зеленому бикини, о чем я ей и сообщила.
Она снова рассмеялась и вскочила с песка.
– Давай, Младшая, пойдем сыграем.
Я села, застыв на миг.
Я не могу описать все мысли, которые возникли тогда в моей голове.
«Это нереально, этого не может быть. Или – может? Возможно, это опасно. Неужели это моя сестра из другого измерения, другая ее версия, но все же Алина? Поспеши, спроси ее о дневнике, и о Гроссмейстере, и о том, что случилось в Дублине. Не спрашивай у нее ничего, она может исчезнуть».
Все эти мысли быстро пронеслись и исчезли, оставив после себя лишь одно желание – сыграть с Алиной. Здесь и сейчас. Принять все таким, каким оно кажется.
Я встала и помчалась по песку, взбивая его пятками. Мои ноги были длинными, тело – сильным, сердце – целым.
Я играла в волейбол с моей сестрой. Мы пили «Корону» на солнце. Я не принесла лаймов, конечно, но мы нашли в холодильнике целую миску с ними и выжали в бутылки, глядя, как мякоть сползает по замерзшему стеклу. Пиво никогда больше не казалось мне таким вкусным, как в тот день с Алиной, в стране Фейри.
В итоге мы улеглись на песке, купаясь в солнечных лучах, а пальцы ног оказались в щекотавшем их прибое. Мы говорили о маме и папе, мы говорили о школе, мы говорили о классных парнях, которые слонялись поблизости и пытались зазвать нас очередной раз сыграть в волейбол.