Любовница французского лейтенанта
Шрифт:
Старший из американцев был человек весьма начитанный и судил о жизни трезво и проницательно. Как-то вечером после обеда они с Чарльзом, в присутствии племянника, который только слушал, затеяли пространный спор о сравнительных достоинствах метрополии и мятежной колонии; и критические, хотя и облеченные в вежливую форму, отзывы американца об Англии пробудили живой отклик в душе Чарльза. Если отвлечься от американского акцента, то взгляды его собеседника очень напоминали его собственные; у него даже мелькнула смутная мысль, навеянная невольной аналогией с выводами Дарвина: американцы по сравнению с англичанами — новый вид; вполне возможно, что когда-нибудь они вытеснят отживающий старый… Я, разумеется, не хочу сказать, что у Чарльза появилась мысль об эмиграции в Америку, хотя туда ежегодно устремлялись тысячи англичан из беднейших сословий. Земля обетованная, которая виделась им по ту сторону Атлантики (не без воздействия самой бессовестной лжи в истории рекламы), мало соответствовала идеалу Чарльза: он мечтал об обществе более простом и спокойном, населенном людьми прямодушными и добропорядочными — такими, как этот пожилой господин и его безукоризненно воспитанный племянник. Разницу между Старым и Новым Светом филадельфиец сформулировал весьма лаконично: «У себя дома мы, как правило, говорим то, что думаем. В Лондоне же у меня сложилось впечатление — простите за прямоту, мистер Смитсон: помоги вам Бог, если вы не говорите только то, чего не думаете».
Но на этом дело не кончилось. Обедая в Лондоне с Монтегю, Чарльз поделился с ним своими соображениями. К иллюзиям Чарльза насчет Америки Монтегю отнесся с прохладцей.
— Вряд ли среднее количество людей, с которыми там можно найти общий язык, значительно превосходит то, что мы имеем здесь, Чарльз. Нельзя в одно и то же время устроить у себя вместилище для всего европейского сброда и продолжать следовать по пути цивилизации. Впрочем, там много старых городов, которые не лишены приятности. — Он отхлебнул глоток портвейна. — Кстати, вполне возможно, что она уехала как раз в Америку. Вам, наверное, это уже приходило в голову. Говорят, дешевые пакетботы битком набиты молодыми женщинами, мечтающими за океаном подцепить мужа. Я, разумеется, вовсе не хочу сказать, что у нее тоже могла быть такая цель, — поспешно добавил он.
— Об этом я как-то не думал. Сказать вам по правде, в последние месяцы я вообще о ней почти не думал. Я потерял всякую надежду.
— В таком случае езжайте в Америку и утешьтесь в объятиях какой-нибудь прекрасной Покахонтас. [325] По слухам, женихи из благородных английских фамилий в Америке в большой чести, а выбор невест весьма богатый — pour la dot comme pour la figure, [326] так что была бы охота…
Чарльз улыбнулся, но чему именно — то ли мысли о двойной привлекательности американских невест, то ли тому, что он уже заказал себе билет на пароход, не дожидаясь совета Монтегю, — остается только гадать.
325
Покахонтас(1595–1617) — дочь индейского вождя, которая спасла попавшего в плен к индейцам английского капитана Джона Смита, одного из первых исследователей Америки. Впоследствии вышла замуж за англичанина и посетила Англию.
326
Как по части приданого, так и по части наружности (франц.).
59
По пути из Ливерпуля Чарльза отчаянно качало, качало день и ночь, и он почти не расставался со спасительным жестяным тазиком; а когда его немного отпускало, по большей части предавался размышлениям о том, зачем его вообще понесло в это не тронутое цивилизацией полушарие. Может быть, и хорошо, что он заранее готовился к худшему. Бостон виделся ему как жалкое скопище примитивных бревенчатых хижин; и когда долгожданным солнечным утром перед ним возник живописный город, застроенный кирпичными зданиями, с его мягкими красками, лесом белых церковных шпилей и величественным золотым куполом Капитолия, он был приятно поражен. И первое впечатление от Бостона его не обмануло. Как прежде его покорили филадельфийцы, так теперь его покорило бостонское общество — смесь изысканной любезности и прямодушия. Торжественных приемов в его честь не устраивали, но по прошествии недели те два-три рекомендательных письма, которые он привез с собой, обернулись потоком приглашений, и Чарльзу открылся доступ во многие бостонские дома. Перед ним гостеприимно распахнулись двери Атенея; [327] он удостоился чести пожать руку сенатору, а позже свою морщинистую старческую ладонь ему протянул человек еще более знаменитый (хотя и менее болтливый и хвастливый) — Дейна-старший, [328] один из основоположников американской литературы, которому в то время было уже под восемьдесят. С писателем несравненно более знаменитым, [329] интересной беседы с которым, впрочем, скорее всего не получилось бы — даже если бы Чарльзу каким-то чудом удалось проникнуть в кружок Лоуэлла [330] в Кембридже — и который тогда стоял на пороге решения, прямо противоположного по мотивам и направлению, и сам напоминал корабль, готовый в любой момент сорваться с якоря и наперекор стихиям пуститься в свое извилистое локсодромическое плаванье [331] к благодатной, но илистой гавани английского города Рая (стоп! я, кажется, начинаю подражать мастеру!), Чарльзу познакомиться не довелось.
327
Атеней— ассоциация бостонских литераторов, основанная в начале XIX в. В здании Атенея размещается библиотека, музей и залы для лекций и собраний.
328
Дейна-старший Ричард Генри(1787–1879) — второстепенный американский поэт и журналист, один из основателей журнала «Норт америкен ревью» (1815–1939).
329
С писателем несравненно более знаменитым… — Здесь имеется в виду Генри Джеймс (1843–1916), создатель американского психологического романа и признанный мастер художественной формы. С 1866 г. он жил в Кембридже (предместье Бостона), а в 1875 г. навсегда покинул США и последние годы жизни провел в небольшом приморском городке Рай на юго-востоке Англии.
330
Лоуэлл Джеймс Рассел(1819–1891) — американский поэт, критик и публицист. В 1857–1861 гг. был первым редактором «Атлантик мансли», самого влиятельного литературного журнала США, а в 1864–1868 гг. — соредактором журнала «Норт америкен ревью», которые были не только центром литературной жизни Бостона 60-х гг., но и в значительной мере определяли обшеамериканские литературные вкусы этого периода.
331
Локсодермическое плаванье… — Локсодромия, или локсодрома — линия на сфере (карте мира), пересекающая все меридианы под прямым углом и представляющая собой спираль, которая с каждым оборотом приближается к полюсу. Фаулз имеет в виду усложненный стиль Генри Джеймса, который он пародирует в данной фразе.
И хотя он добросовестно засвидетельствовал почтение «колыбели свободы», посетив Фаней-холл, [332] ему пришлось столкнуться и с некоторой холодностью, чтобы не сказать враждебностью: Британии не могли простить той двойственной позиции, которую она заняла в недавней войне между Севером и Югом, [333] и среди американцев бытовал стереотип Джона Буля, [334] столь же карикатурно-упрощенный, как дядя Сэм. [335] Но Чарльз явно не укладывался в рамки этого стереотипа: он открыто заявлял, что Войну за независимость считает справедливой, он восхищался Бостоном как передовым центром американской науки, антирабовладельческого движения — и прочая, и прочая. Колкости насчет чаепитий и красных мундиров [336] он сносил с невозмутимой улыбкой — и изо всех сил старался не выказывать высокомерия.
332
Фаней-холл— общественное здание в центре Бостона, построенное в 1742 г. на средства коммерсанта Питера Фанея. С этим зданием связаны первые попытки противодействия налоговой политике Англии и начало движения за независимость американских колоний; Фаней-холл традиционно именуется поэтому «колыбелью свободы».
333
…Британии не могли простить… двойственной позиции… в войне между Севером и Югом… — Во время Гражданской войны в США британское правительство, формально сохраняя нейтралитет, негласно поддерживало рабовладельческие южные штаты.
334
Джон Буль— шутливое название Англии и англичан, получившее распространение благодаря сборнику памфлетов «История Джона Буля» (1712), написанных придворным врачом королевы Анны Джоном Арбетнотом.
335
Дядя Сэм— прозвище американского правительства и американцев. Возникло в 1812 г якобы по имени Сэмюэля Вильсона, правительственного чиновника, ведавшего снабжением войск США и помечавшего мешки и ящики с провиантом буквами US (United States или Uncle Sam).
336
Колкости насчет чаепитии и красных мундиров… — Имеется в виду так называемое «бостонское чаепитие» — исторический эпизод, имевший место в декабре 1773 г., накануне американской Войны за независимость, когда граждане Бостона взошли на борт английских торговых кораблей и выбросили в море ящики с чаем в знак протеста против налога на чай, введенного англичанами без согласия колонистов. Красные мундиры — форма солдат британской армии.
Две особенности Нового Света пленили его больше других: во-первых, восхитительная новизна природы — новые растения, деревья, птицы и вдобавок — это он обнаружил, когда переправился через реку, носившую его имя, [337] и посетил Гарвард — дивные новые окаменелости. Во-вторых, ему понравились сами американцы. Правда, на первых порах его немного коробило их недостаточно тонкое чувство юмора; раза два ему даже пришлось испытать конфуз, когда его шутливые замечания принимались за чистую монету. Но все это с лихвой искупалось той открытостью, прямотой в обращении, трогательной любознательностью, щедрым гостеприимством, с которыми он сталкивался повсюду; у американской наивности был очаровательно свежий вид, особенно радующий глаз после нарумяненных щек европейской культуры. Лицо Америки довольно скоро приобрело для Чарльза ярко выраженные женские черты. В те дни молодые американки отличались гораздо большей свободой в обращении, чем их европейские современницы: движение за женское равноправие по ту сторону Атлантики насчитывало уже два десятка лет. Их уверенность в себе Чарльз нашел чрезвычайно симпатичной.
337
…он… переправился через реку, носившую его имя… — Река Чарльз отделяет Бостон от Кембриджа, где находится старейший в США Гарвардский университет, основанный в 1636 г.
Симпатия оказалась взаимной, поскольку среди бостонских жителей — или по крайней мере жительниц — Лондон еще сохранял непререкаемый авторитет по части светского общения. В таких обстоятельствах было легче легкого потерять голову, но Чарльза безотлучно преследовала память о позорном документе, который вынудил его подписать мистер Фримен. Эта память неумолимо, как злой дух, вставала между ним и любым невинным девичьим лицом; лишь одно-единственное лицо на свете могло бы даровать ему прощение.
Тень Сары чудилась ему в лицах многих американок: в них было нечто от ее мятежного вызова и безоглядной прямоты. Отчасти благодаря им в нем снова ожил ее прежний образ; он окончательно уверился в ее незаурядности; именно здесь такая женщина могла бы найти свое настоящее место. А может быть, она его нашла? Он все чаще и чаще задумывался над словами Монтегю. До Америки пятнадцать месяцев он провел в странах, где женская внешность и манера одеваться слишком резко отличались от тех, к которым он привык, и там ничто или почти ничто не напоминало ему о Саре. Здесь же он оказался в окружении женщин по большей части англосаксонского или ирландского происхождения; и в первые дни десятки раз останавливался как вкопанный при виде рыжевато-каштановых волос, свободной стремительной походки или похожей фигуры.
Однажды, направляясь в Атеней, он увидел впереди, на боковой дорожке парка, какую-то девушку. Он тут же свернул и пошел по траве прямо к ней — так он был уверен, что это Сара. Но то была не она. Заикаясь, он пробормотал извинения и двинулся своей дорогой дальше, но долго не мог прийти в себя: такую бурную встряску пережил он за эти несколько секунд. Назавтра он дал свое объявление в одну из бостонских газет. И с тех пор, переезжая с места на место, он в каждом городе давал объявления.
Выпал первый снег, и Чарльз двинулся к югу. Манхэттен понравился ему гораздо меньше Бостона. Две недели он прогостил у своих давешних спутников по Франции и позднейшее скептическое отношение к их родному городу (одно время в ходу была острота: «Первый приз — неделя в Филадельфии, второй приз — две недели») наверняка бы счел несправедливым. Из Филадельфии он переместился еще южнее, посетил по очереди Балтимор, Вашингтон, Ричмонд и Роли, всякий раз наслаждаясь новыми пейзажами и новым климатом; я имею в виду климат метеорологический, поскольку политический — шел уже декабрь 1868 года — был в ту пору далеко не из приятных. Чарльз побывал в опустошенных городах и повидал ожесточившихся людей, которых разорила Реконструкция; [338] бездарный семнадцатый президент, Эндрю Джонсон, [339] должен был вот-вот уступить место еще более катастрофическому восемнадцатому — Улиссу Гранту. [340] В Виргинии Чарльзу пришлось столкнуться с пробританскими настроениями, хотя по странной иронии судьбы (правда, он мог этого не знать) многие его собеседники в Виргинии, а также в обеих Каролинах, были прямыми потомками тех малочисленных представителей имущих слоев эмиграции, что в 1775 году отваживались выступать за отделение американских колоний от метрополии. Теперь же эти господа вели безумные речи о повторном выходе из федерации [341] и воссоединении с Британией. Но Чарльз сумел дипломатично обогнуть все острые углы и остался цел и невредим. Он вряд ли понял до конца, что происходит в этой стране, однако в полной мере ощутил величие ее просторов и грандиозные запасы энергии, использовать которую мешала бессмысленная разобщенность нации.
338
Реконструкция— закон о реконструкции Южных штатов, принятый конгрессом США в 1867 г., согласно которому на Юге вводилась военная диктатура, бывшие мятежники-плантаторы были лишены избирательных прав, а освобожденным от рабства неграм предоставлялись политические и гражданские права.
339
Эндрю Джонсон(1808–1875) вступил на пост президента после убийства А. Линкольна в 1865 г., открыто поддерживал южных плантаторов. В 1868 г. он был предан конституционному суду за превышение власти — событие, беспрецедентное в американской истории. Однако для его осуждения не хватило одного голоса.
340
Улисс Грант(1822–1885) — генерал, герой Гражданской войны, под командованием которого войска северян разгромили рабовладельческую Конфедерацию. Период его пребывания на посту президента США (1869–1877) отличался небывалым разгулом биржевых спекуляций, коррупции и злоупотреблений.
341
…речи о повторном выходе из федерации… — Накануне Гражданской войны после избрания президентом А. Линкольна одиннадцать южных штатов отделились от США и образовали самостоятельное государство, Конфедерацию Американских Штатов во главе с президентом Д. Дэвисом.
Чувства его, быть может, не так уж сильно отличались от тех, которые испытывает англичанин в сегодняшних Соединенных Штатах: так много отталкивающего, так много привлекательного; так много лжи, так много честности; так много грубости и насилия, так много искреннего стремления к лучшему общественному устройству. Январь он провел в разоренном Чарльстоне и здесь впервые задался вопросом, кто он, собственно, — путешественник или эмигрант. Он заметил, что в его язык уже понемногу проникают американские словечки и обороты речи; все чаще у него являлось желание примкнуть к какой-либо из спорящих сторон — вернее, он стал яснее ощущать происходящий в нем, как и в самой Америке, раскол: к примеру, он считал отмену рабства справедливой, но в то же время понимал и возмущение южан, слишком хорошо знающих, что стоит за демагогическими речами саквояжников [342] по поводу освобождения негров. Ему нравились и бледные красавицы южанки, и пышущие гневом капитаны и полковники, но его все сильнее тянуло в Бостон — щечки там были румянее, души белее… все-таки пуританская чистота имела свои преимущества. Он окончательно уверился, что более подходящего места ему не найти; и словно для того, чтобы доказать это способом от противного, двинулся дальше на юг.
342
Саквояжники— в период реконструкции презрительная кличка пришельцев с Севера, которые, воспользовавшись разгромом южных штатов и принятием дискриминационных мер по отношению к побежденным плантаторам, заняли ключевые позиции на оккупированных федеральными войсками территориях Юга.