Любовница вулкана
Шрифт:
И тут входит новый гость. Чужак. Он пришел не развлекаться. Он явился за самым бесшабашным кутилой и намерен утащить его в ад. Вы встретили его на кладбище, на мраморном мавзолее. До этого изрядно выпили, а когда осознали, что каким-то образом очутились на кладбище, вам сделалось не по себе, и вы решили слегка пошутить над неожиданным соседом. Чтобы привлечь его внимание, вы крикнули: «Эй, послушайте!» Потом пригласили на вечер. Неудачная шутка. И вот он здесь. У него волосы с проседью, быть может, борода, очень низкий голос и прихрамывающая походка страдающего артритом, не столько потому, что он стар, сколько потому, что он из
Он протягивает руку, бросает вызов: пожмете ли? Тут земля начинает дрожать под ногами, двери в зал распахиваются, пламя охватывает все вокруг…
Допустим, это сон, и вы просыпаетесь. Можно допустить и другое: то же самое, но в более современном варианте.
Он входит, каменный гость. Он не собирается вас убивать, он много моложе, а то и совсем молодой. Он пришел не мстить. Скажем, решил сходить на вечеринку (нельзя же все время быть памятником), ему лишь хочется повеселиться. Но он не в силах отринуть собственное «я», поэтому вместе с ним приходят его высокие запросы, возвышенные идеалы. Присутствие каменного гостя напоминает гулякам о существовании высшего, серьезного измерения. И это, разумеется, убивает веселье.
Вы его сами пригласили, но теперь жалеете об этом — если срочно не принять меры, вечер будет загублен.
Познакомившись с несколькими гостями, он начинает испытывать разочарование. Пожалуй, даже слишком быстро. Но невзгоды преодолевать он привык. По его мнению, здесь у вас не так уж и весело. Своих чувств он не скрывает — держится в сторонке, в углу. Рассматривает книги, трогает статуэтки. Его настрой диссонирует с общим настроением. Он погружается в свои мысли. Скучает, спрашивает себя, зачем вообще пришел. И сам себе отвечает: из любопытства. Ему нравится ощущать свое превосходство. Свою непохожесть на других. Он поглядывает на часы. В каждом жесте — укор.
Вы же, один из гостей — а еще лучше, хозяин, — стараетесь его скуки не замечать. Стараетесь быть с ним любезны. Он не идет на контакт. Извиняется и отходит в сторону за каким-нибудь напитком. (Он недоволен вами или просто хандрит?) Потом возвращается, потягивая воду из стакана. Вы отворачиваетесь и занимаетесь другими гостями. Смеетесь над ним — он будто специально для этого создан. Ну и сноб. Самовлюбленный болван. Совершенно не умеет веселиться.
Развеселись, каменный гость!
Он продолжает возражать всему, что бы ему ни говорили, ясно давая понять: мне с вами неинтересно. Но ему не удается завладеть вашим вниманием. Вы порхаете от гостя к гостю. Ваш вечер — не tete-a-tete, он призван сгладить все противоречия, все различия между гостями. А этот вздумал показать свои дурные манеры. Ему что, неизвестно, что в приличном обществе принято немного лицемерить?
Вы не можете одновременно быть правы. То есть: если прав он, то не правы вы. И тогда получается, что жизнь ваша пуста, а взгляды — соглашательские.
Он пытается завладеть вашим разумом. Ну, этого-то вы ему не позволите. Вы говорите себе: веселье — дело благородное. Вечеринка — тоже идеальный мир.
Рано или поздно он уходит. Пожимает вам руку. Как холодна его ладонь! Вы даже отпрянули. Но музыка звучит громче, веселее. Какое облегчение.
В следующий приезд поэт попросил Кавалера порекомендовать ему торговца в Неаполе, у которого можно было бы купить образцы лавы, — ему хотелось увезти с собой хорошую коллекцию. Путешествовать — значит приобретать.
Путешествовать — значит увозить с собой добычу. Отсюда никто не уезжает без того или иного собрания. Неаполь каждого делает коллекционером-любителем. Даже маркиза де Сада, который одиннадцать лет тому назад, спасаясь от ареста, бежал из Франции и прибыл сюда под чужим именем. Потом его узнал французский посланник, и маркиз был вынужден предстать перед неаполитанским судом — уже под настоящим, к тому моменту печально знаменитым именем. Возвращаясь во Францию пять месяцев спустя, де Сад отослал вперед два огромных сундука, доверху набитых диковинами и древностями.
До отъезда на Сицилию поэт еще несколько раз посетил королевский музей в Портичи, провозгласив, что это «альфа и омега всех античных собраний». Он побывал в Паестуме — и объявил, что его раздражает неуклюжесть дорических колонн. (Их прелесть он оценил по возвращении, во время второй остановки в Неаполе.) В Помпеи и Геркуланум он, однако, не возвращался, невзлюбив мертвые города после краткого осмотра еще в первый приезд. Уж лучше наблюдать за крабом, копошащимся в прибрежных водах. Как непостижимо прекрасно все живое, писал он. Лучше гулять в Казерте по парку, которым так гордится Кавалер, любоваться розовыми кустами и камфорными деревьями. Я истинный друг растений, писал он. Я преклоняюсь перед цветком розы. Он купался в волнах здоровья и довольства собой. Как приятно изучать жизнь во всем многообразии проявлений. Прочь, смерть, — эта ужасная гора, эти города, эти прилепившиеся друг к другу жилища, которым, кажется, с самого начала было уготовано стать могилами.
Он писал письма в Веймар государю и друзьям. Я неустанно за всем наблюдаю. Я всегда учусь. И снова: вы бы не узнали меня. Я сам с трудом узнаю себя. Вот для чего я приехал в Италию, вот для чего оставил свои обязанности.
За время полного сексуальных открытий пребывания в Риме он завершил работу над последним вариантом «Ифигении» и добавил две сцены к так и не оконченному «Фаусту». Он провел множество наблюдений над растениями и осмотрел множество творений Палладио. Стремясь побороть ностальгию по утерянному классическому прошлому, он делает заметки о колоритном быте простых людей. Неустанно совершенствуется в рисовании и очень собой доволен. Подобная работоспособность — еще одно доказательство его благополучия.
Главное — не проявлять чрезмерной восторженности. Если отважился выйти в большой мир и вступил с ним в тесные взаимоотношения, нужно соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не быть одурманенным. Не сойти с ума.
Он готовился к возвращению домой. Неаполь хорош для тех, кто живет лишь затем, чтобы жить, писал он — думая о Кавалере. Как бы ни был красив и великолепен этот город, поселиться тут навсегда невозможно. Но я буду с удовольствием вспоминать его, писал поэт. Хранимые в душе воспоминания о столь прекрасных местах способны придать особый вкус всей дальнейшей жизни.