Любовник богини

Арсеньева Елена

«Ну, такая одним ударом стражника с ног собьет, — мелькнуло в голове у Вари. — Она и стены разнесет, если захочет… экая буйная, дикая ярость!»

И все-таки силы незнакомки имели предел. Изнемогая от тяжести навьюченных на нее желез, она наконец-то рухнула на колени — и, биясь лбом в каменный пол, разразилась такими страшными, богохульными проклятиями, что у Вареньки, жадно ловившей всякое слово, непременно затрепетало бы от ужаса сердце, когда б оно уже не трепетало от радости: ведь все проклятия незнакомки были предпосланы магарадже Такура!

Господи, как она только не называла его, как только не костерила…

Он был пометом вонючей драной курицы; он был высохшим калом паршивого шакала; он был зловонной мочою старого осла; он был дохлым петухом, оскопленным трехногим мерином; тигром с вывалившимися зубами; слоном без хобота; дохлым крокодилом; изъеденным проказою парией… но чаще всего среди этих проклятий, упомнить которые целиком Варенька была просто не способна, чаще всего среди обличений жадного, распутного, жестокого, сластолюбивого магараджи повторялись слова «проклятый лжец» и «подлый клятвопреступник».

В конце концов Вареньке удалось понять, что магараджа приказал этой женщине что-то сделать. Она приказание исполнила, однако магараджа остался недоволен — недоволен до того, что приказал заковать свою рабыню в железы и обрек ее на заточение, а может быть, и на смерть.

И Варенька терялась в догадках: что же такое сделала, а вернее, не сделала эта красивая женщина? Теперь она уже разглядела свою соседку и не могла не восхищаться роскошными, тяжелыми, гладкими, будто расплавленная смола, волосами, огромными черными глазами, чувственным алым ртом, точеными чертами лица — почти совершенно правильного с точки зрения индийского канона. Воистину, перед нею была одна из тех небесных апсар, которые без труда могли соблазнить и воина, и труженика, и богатого бездельника, и аскета, и бога. Каждая линия ее тела дышала назойливой чувственностью, запах пота смешивался с запахом благовоний, и Варенька вдруг показалась себе такой невзрачной, бледной… просто-таки серой по сравнению с этой яркой красотою, Что, уязвленная обидным сравнением, поднялась — и побрела от решетки прочь, в свой угол.

Слезы вдруг подступили к глазам. Поскольку мысли ее все вертелись вокруг Василия, она вдруг представила его, уже ворвавшегося сюда, в этот отвратительный зиндан, расшвырявшего стражников, разметавшего стены, двери — и застывшего на пороге с руками, простертыми к ней, Вареньке. И ей вдруг вообразился косой, оценивающий взгляд, который Василий бросит сквозь решетку на «апсару», благоухающую так остро, пряно и призывно, что…

Что могло быть потом, Варенька воображать не стала: грозно назвала себя дурой, дурищей. Нашла время ревновать!

Варенька улыбнулась пристыженно, оглянувшись на соседку с видом самым пренебрежительным (волосы у нее слишком черные и какие-то маслянистые, словно бы давно не мытые, и рот слишком велик, и бедра просто-таки несоразмерно широки, а ноги, между прочим, коротковаты, щиколотки же толсты и некрасивы!), — как вдруг наткнулась на ее изумленный взгляд.

Мало сказать — изумленный! Виду незнакомки был совершенно ошарашенный, словно перед нею была не белая женщина в лохмотьях, а по меньшей мере… по меньшей мере отвратительная кобра, только что свалившаяся с небес или просочившаяся сквозь плотно пригнанные плиты пола. Да, лишь на лютую змеищу можно было смотреть с такой гадливостью! Изумление в глазах узницы резко сменилось отвращением.

«Может быть, она — браминка, которая боится оскверниться соседством с иностранкою?» — успела подумать Варенька — и вздрогнула от неожиданности, потому что незнакомка вдруг… разразилась хохотом.

Но не было веселья в ее смехе: в нем звучала безнадежность, смирение перед причудами судьбы, которая ввергла эту женщину в узилище вместе с этой… этой…

Она так и назвала Вареньку: «Эта!» И не было сомнения, что ненавидит не просто какую-то там чужеземку.

Именно Вареньку, только ее.

— О боги, земные и небесные! — тоскливо пробормотала незнакомка. — Нет, этого я не заслужила, о нет!

Я готова принять смерть, если такую участь вы приуготовили мне, но за что, за что мне такая мука? Чем прогневила вас бедная, несчастная Тамилла, если вы обрекли ее ждать смерти рядом с этой… с этой… О, да лучше я размозжу себе голову оковами, чем еще раз взгляну в ее мерзкое, ненавистное лицо!

И, крепко зажмурясь, она воздела руки, как бы намереваясь обрушить их себе на голову — и тем положить конец своей злосчастной жизни.

— Ради бога! — оскорбление, испуганно вскрикнула Варенька. — За что ты меня так ненавидишь? Опомнись, ведь мы встретились впервые в жизни. Ты приняла меня за кого-то другого, перепутала меня с…

Огромные черные глаза распахнулись и полыхнули таким пламенем злобы, что Варенька осеклась и даже невольно прикрылась ладонью.

" — Перепутала? — прошипела назвавшаяся Тамиллой. — Приняла за другую?.. Ха-ха-ха! О нет! Я узнала Тебя сразу, с первого же мгновения! И ты напрасно уверяешь, будто мы встретились впервые в жизни. Мы встречались не раз и не два… только ты, конечно, не помнишь меня. Ты-то меня не замечала. Что тебе до какой-то служанки, одной из многих, которые подавали тебе воду, и хукку, и сладости и стелили тебе постель…

Варенька кивнула: то-то ей смутно показалось, будто она уже видела прежде это грубовато-красивое лицо.

Значит, Тамилла — одна из служанок магараджи. Ну и чти? Никогда и ничем не обидела Варенька ни одну из многочисленных девиц, легко и бесшумно, словно прелестные разноцветные тени, сновавших по дворцу и являвшихся порою еще прежде, чем их успевали позвать.

Ей-богу, она не могла припомнить ни одного за собой грубого слова! Все-таки, конечно, Тамилла ее с кем-то перепутала. Возможно, в гостях у магараджи, который часто зазывал к себе европейцев, была еще одна белая женщина — какая-нибудь леди, жена английского офицера или чиновника Ост-Индской компании, она-то и обошлась плохо с бедной Тамиллой. Известно: для индусов все европейцы на одно лицо, так же, впрочем, как индусы — для европейцев, особенно поначалу, с непривычки.

— И все-таки ты ошиблась, — мягко сказала Варенька, стараясь и голосом, и взглядом, и улыбкою расположить к себе Тамиллу, в которой продолжала видеть будущую сообщницу. — И тебе совершенно необязательно так свирепствовать, тебе не за что меня ненавидеть!

Пухлые губы медленно разомкнулись в улыбке, открыв два ряда жемчужных зубов — мелких, будто у хищного зверька.

— О нет! — хмыкнула Тамилла. — Мне есть за что ненавидеть тебя, да и тебе есть причина ненавидеть меня.

— Вот глупости! — сердито сказала Варенька. — Ну глупости — И все тут! Какая же это причина, интересно знать?