Любовник-Фантом (сборник)
Шрифт:
Ко мне леди Мэри была неизменно расположена. Я был ей полезен и мог оказаться полезным в дальнейшем. Она называла меня Стаффордом. Она заставляла меня танцевать с девушками, которые ни с кем не были знакомы, и с девушками, с которыми никто из мужчин не стремился познакомиться. Она приказывала мне сходить на новую пьесу или пойти в оперу. Она брала меня под руку с таким видом, будто платила мне за это жалование, и относилась ко мне как к другу дома.
Однажды ей приглянулись мои запонки, и она попросила отдать их ей, потому что они как раз годились для ее манжет, а не далее как через неделю она облюбовала брелоки, которые я по глупости прикрепил к своей цепочке, и безуспешно выпрашивала их.
После этого чего только она не пыталась себе заполучить, кроме
Леди Мэри редко встречала отпор. Все опасались ее язычка и ее нрава, чтобы отважиться противостоять ей, но однажды мне довелось наблюдать меткий выстрел, попавший ее светлости не в бровь, а в глаз.
Это произошло следующим образом.
Леди Мэри воспылала жаркой дружбой к одной писательнице, которая пользовалась хорошей репутацией в литературных кругах не столько благодаря своим внешним качествам, сколько таланту. Ее прозвали "Скелет-в-Лохмотьях". "Скелет" — поскольку, если какая-то плоть и могла, в прежние годы, покрывать ее кости, то уже давно иссохла, а "Лохмотья" — потому что на ней никогда не бывало новой одежды.
В сопровождении этой эксцентричной персоны миледи однажды вечером отправилась на прием, где встретила начинающую писательницу, которая еще не разучилась носить платья и не забыла, что мужчины, как правило, находят ее привлекательной.
Миледи сказала после первого обмена любезностями:
— Никогда не скажешь, что вы пишете! Мне всегда внушали, что литературные дамы (и она бросила взгляд в сторону "Скелета-в-Лохмотьях") совершенно безразличны к своей наружности — правда, они считают, что могут позволить себе пренебречь внешним видом.
— Очень опасно делать обобщения о целом классе по одной особи. В противном случае я могла бы сказать, что знатные дамы не имеют понятия о самых простых правилах вежливости, — ответила писательница, нимало не смутившись.
Воцарилась мертвая тишина, которая была прервана деланным смехом леди Мэри.
— Прекрасный ответ, — произнесла она, похлопывая писательницу по красивому плечику, как победившего борца. — Небеса подарили вам острый язычок и умение пускать его в ход.
На следующий день я встретил леди Мэри, катавшуюся по парку со своей новой любимицей vice [52] бедной, умной, скромной, непритязательной Скелет-в-Лохмотьях, получившей отставку.
52
Вместо (лат.)
Вскоре я встретил ее.
— Знаете, мистер Тревор, — сказала она, и я не мог не заметить башмаков, которые были ей не впору, ужасной шляпы и дырявых перчаток. — Я могу писать гораздо лучше этой женщины, но она остроумна, за что и вознесена леди Мэри.
— Да, — ответил я, — но скоро она падет.
— Ах, мистер Тревор, вы всегда так добры, — произнесла старая дева и отправилась домой, воспрянув духом.
Одно все же было хорошо в леди Мэри. Она бывала жестока с другими, но никогда не щадила и себя.
— Я знаю, что представляю собой, — говаривала она. — И всегда знала. С самой ранней юности я считала себя дурнушкой — если хотите, уродиной. Я не испытываю ненависти к другим женщинам за то, что они хороши собой, красивы, изящны, грациозны, по мнению мужчин. Я ненавижу их за то, что глупы, за то, что они мелочны, ревнивы, легкомысленны, фальшивы. А если они умны, то бессердечны, а если обладают сердцем, то совершенно безмозглы. Разумеется, мне приходится знаться с ними, посещать их и принимать у себя. Ни одна женщина — даже моего возраста, положения и внешности — не в состоянии обойтись без них. Но я не могу любить le beau sexe [53] , и, поскольку я не способна на это, бесполезно притворяться, что дело обстоит иначе.
53
Прекрасный
При всех своих недостатках леди Мэри не отличалась ни лицемерием, ни вероломством, ни притворством. И все же ее появление в Фэри-Уотер заставило меня похолодеть.
В данных обстоятельствах я с таким же удовольствием, если не с большим, встретился бы с Вельзевулом — рога, хвост, раздвоенные копыта, синее пламя и прочие полагающиеся атрибуты.
— Великий Боже! — воскликнул я. — Да это леди Мэри Кэри!
— Кто она? — спросила другая Мэри, столь не похожая на высокородную даму, приехавшую вторгнуться в наш скромный дом.
— Это тетушка герцога, — ответил я. Разумеется, в этом простом крае известен был только один герцог. — Вам не следует принимать близко к сердцу то, что она станет говорить. За ее случайными фразами ничего не кроется.
В этот момент открылась дверь.
— Как поживаете, Стаффорд? — спросила миледи, шествуя по комнате с таким видом, будто она всю жизнь наносила визиты в Фэри-Уотер. — Благодарю, можете не представлять меня. Вы, я уверена, миссис Тревор, а я — леди Мэри Кэри.
Заканчивая фразу, она протянула руку, чтобы Мэри пожала ее, если захочет. Мэри хотела, но ощутив, что ее светлость не пытается ответить на рукопожатие, выпустила аристократическую ладонь со скоростью, наводившей на мысль о страхе.
Леди Мэри оглядела ее от кончиков ботинок до вдовьего чепца, который та никогда не снимала — я был уверен, что никогда и не снимет, — затем обернулась ко мне.
— Наконец-то я вас обнаружила, сэр! Вот что означали ваши исчезновения, озадачивавшие всех: таинственные визиты, которые вы наносили таинственным родственникам по мужской линии. Как говорится, в тихом омуте черти водятся, но от вас, Стаффорд, я этого не ожидала. Я и предположить не могла, что вы окажетесь таким осторожным и таким эгоистичным, чтобы держать в секрете от своих друзей существование вашей хорошенькой кузины.
— Леди Мэри, — ответил я серьезно, — моя кузина, я бы мог даже сказать моя дочь, мало бывала в свете и не привыкла к модному badinage [54] . Я уверен, что вы слишком мягкосердечны, чтобы приводить ее в замешательство.
— Да, когда я не сержусь, я добра и мягкосердечна, — сказала леди Мэри, — поэтому не стану приводить в замешательство… вашу дочь, — она сделала чуть заметное ударение на этом слове. — Миссис Тревор, — продолжала она, — я приехала предупредить вас, что мистер Уолдрум не сможет вернуться ни к обеду, ни к ужину сегодня. Мой драгоценный племянник каким-то образом ухитрился лишиться двух пальцев, одного глаза и куска того органа, который хирурги из вежливости именуют его мозгом. Поэтому необходимо — во всяком случае, так считает его мать, — чтобы ваш друг пока оставался там. — Что за дом! — продолжала леди Мэри, в ужасе воздевая руки при одном воспоминании. — Все гости, кому было куда уехать, разъехались. Те же, кто остался, пытаются делать вид, что не понимают, насколько они некстати в такой момент. Мисс Вайнон, с которой мой племянник помолвлен, проливая слезы, приехала, как только услышала о случившемся, на огромной черной лошади в сопровождении перепуганного грума. С самого приезда она то и дело принимается рыдать, ловит руки мистера Уолдрума, и умоляет его спасти Эджертона. Разумеется, для нее это страшно важно, так как почти невероятно, чтобы она когда-нибудь еще встретила другого герцога, столь же молодого и глупого, как мой племянник. Теперь, миссис Тревор, если вы любезно пригласите меня отобедать с вами, я с удовольствием приму приглашение. Дом, где царит скорбь, как вы, разумеется, знаете, не место для праздничных трапез, если речь не идет о слугах. Что касается меня, я вовсе не жажду обедать, глядя на опухшие глаза и заплаканные лица.
54
Подшучиванию (франц.)