Любовник на моём балконе
Шрифт:
— Хорошо, но я, на всякий случай возьму в руки… — огляделась вокруг себя в поисках возможного оборонительного средства от всяких там непрошенных, ночных разговорщиков. — Лак для волос. Сойдёт.
— Зачем он тебе? — непонимающе спросил парень, вскинув брови.
– Будем делать причёски. Давно мечтала, чтобы меня ночью заплёл совершенно незнакомый мужик. Что тут непонятного? — ответила с иронией и потрясла баллончиком. — Набрызгаю тебе в глаза, если мне что-нибудь не понравится, так что веди себя хорошо и постарайся не шалить
— О, Боги! Женщины… — театрально
– О, Боги! Балконный маньяк! — передразнила его.
– Сколько тебе лет? — неожиданно спросил и осмотрел меня с ног до головы так, словно пытался сам угадать мой возраст.
— Очко.
— Что «очко»? — непонимающе нахмурился, на всякий случай, осматривая себя.
– Очко, значит, двадцать один, — улыбаясь, ответила и облокотилась о перила.
— А, теперь понятно. Столь «поэтичное» обозначение возраста связано с какими-либо переживаниями? Или тебе просто нравится, как это звучит?
— Знаешь, никогда об этом не задумывалась, но что-то, как ты заметил, в «поэтичном» обозначении моего возраста, есть. Или, если сказать другим языком, то определенная задница в ней точно вырисовывается.
Он вопросительно поднял брови в ожидании продолжения.
Повернув к нему голову, посмотрела в его светлые глаза, цвет которых при таком освещении не был понятен: голубые или серые, но красивые — точно. Прикусила нижнюю губу и решила немного поделиться мыслями, что терзали меня последние несколько лет. Сам напросился. Нечего было ко мне в гости карабкаться, так что пусть теперь выслушивает мою словесную диарею.
— Вот, смотри: мне двадцать один год. Казалось бы, уже большая девочка, которая так или иначе определилась в этой жизни, ну или хотя бы знает, чего хочет в ближайшие лет пять, допустим. Да? — он неуверенно кивнул. — А вот и нет! Я вообще ничего не знаю о своих планах хотя бы на завтра, не говоря уже о послезавтра. И мне, в принципе, живется весьма неплохо: у меня есть друзья, учеба, квартира, с завтрашнего дня выхожу на новое место работы, — вспомнив о том, что завтра придется осваивать новые обязанности, невольно вздрогнула. — Так о чём это я? Ах, да! Так вот, мне двадцать один, все ждут от меня серьезности, ответственных действий и поступков. Ну, знаешь, чтобы ходила с таким лицом, будто я самая важная пися на этой планете, которая, не переставая, думает о глобальных проблемах человечества, но при этом дальше своего носа не видит. А я так не хочу. Понимаешь? Не могу. Я привыкла радоваться мелочам, смеяться, если мне смешно, плакать, и плевать, что потечет тушь или сопли. Прости, не слишком поэтично, — усмехнулась я, поймав едва заметную улыбку на его привлекательных губах.
— Хм, продолжай, я как-нибудь перетерплю.
— Понимаешь, я хочу быть собой! Не играя какую-то, видимо, только мне не понятную, роль. Особенно сильно я боюсь потерять себя, когда вижу своих, теперь уже бывших, одноклассниц. Они с ролью взрослости весьма неплохо справляются: ходят все такие деловые, будто познали все тонкости этой жизни вдоль и поперек. У некоторых даже есть дети. Представляешь? Дети! В двадцать один год они уже стали мамами, а я… — тяжело вздохнула и заглянула в глаза своему собеседнику. — А я вчера в парке с аттракционами искала самую большую сладкую вату на палочке.
Тихий приятный смех парня нарушил короткую паузу.
— Никогда ещё не встречал девушку с такими необычными тараканами в красивой голове, — покачав головой, спокойно произнес он. — Может, лучше вместо лака для волос взять дихлофос?
– Ой, всё! — отмахнулась и плотнее укуталась в пушистый плед. — Вот тебе сколько лет?
— Тридцать один.
— Ого, такой древний!? — округлила от удивления глаза. В ночи ему больше двадцать пяти не дашь. — А у Годзиллы, правда, верхние лапки маленькие? — с неподдельным интересом в глазах спросила у парня, который, как выяснилось теперь, не парень вовсе, а вполне себе взрослый мужчина.
— Я тебя сейчас с балкона скину, — угрожающе прищурившись, парировал он.
– Вообще-то, напомню тебе, это мой балкон и скидывать отсюда, кого захочу, могу только я. И не забывай о многофункциональном лаке для волос в моих руках, — тряся баллоном пред его лицом, многозначительно намекая на то, что кто вооружен, тот и решает, кто с балкона летает.
– Хорошо, женщина, сдаюсь, — поднял руки.
— То-то же! Так вот, продолжу свою мысль. Ты же не против? — спросила я, деловито перебрасывая баллон из руки в руку.
— Продолжайте, барыня. Как вам будет угодно, — в реверансе ответил он.
— Ох, великодушно благодарю Вас, сударь, — не осталась я в долгу. — Так вот, тебе тридцать один. У тебя, наверняка, есть образование, работа, на которой ты, скорее всего, занимаешь не последнее место, девушка или жена, может быть, даже дети… Неужели тебе не было тяжело во время достижения всего того, что ты сейчас имеешь? Хотя, перефразирую вопрос: ты вот, прям так, сразу вошёл в поток этой взрослой жизни без сопротивления и точно знал, чего ты хочешь от жизни и к чему стремишься?
— Знаешь, никогда не задумывался об этом, — в светлых глазах отразилась глубокая задумчивость и он перевел взгляд на пешеходную дорожку близ моего дома. — Всё как-то само собой случилось: меня просто выкинули из родительского гнезда в семнадцать лет со словами: «Ну, вот ты и вырос, сынок. Давай дальше как-нибудь сам». Так что пришлось входить в этот — как ты говоришь — поток, с серьёзным выражением на лице. Общество не доверяет счастливым людям. Так что, если хочешь, чтобы к тебе относились серьёзно, нужно и рожу серьёзную носить, — с ноткой горечи в голосе заключил он.
— Печально, не правда ли?
— Возможно…
— Кстати! Вопрос вопросов: почему ты гуляешь в столь поздний час, ну, или уже ранний? На бомжа, вроде, не похож, что-то случилось? — спросила участливо.
— История слишком банальна: поругался с девушкой, она решила пойти в клуб, а я выступил против этой затеи…
— Ну да, возраст-то уже не тот.
— Язва ты, — беззлобно ответил он.
— Я так понимаю, она ушла в клуб, громко хлопнув дверью перед твоим лицом, а ты гордо потопал гулять по ночному городу?