Любовные чары
Шрифт:
– Tы все равно не узнаешь, что произойдет дальше, если не скажешь, как открыть дверь, – бросила она, постаравшись сохранить на лице выражение недоумения.
– Сказала бы, да ведь бросишь меня здесь, – фыркнула Джессика.
– Клянусь богом, не брошу! – воскликнула Марина.
Джессика смотрела на нее в задумчивости.
– Вот что, – сказала она наконец. – Не могла бы ты прислонить меня к стене? У меня начинает ломить спину, не хотелось бы выйти отсюда, подхватив простуду.
– От всего можно вылечиться, кроме смерти, – со всей возможной точностью перевела Марина на английский одну из самых мрачных русских пословиц, не сдержав улыбки при виде тени, прошедшей по лицу Джессики. И не тронулась с места.
– Ты еще пожалеешь! – исторгла вопль Джессика. – Пожалеешь!
– О чем? – устало осведомилась Марина. – Я никого не убивала.
– Не убивала… – зло передразнила Джессика. – Зато собираешься убить. Но помни: скоро здесь появятся Хьюго и Линкс. Они-то не поверят, что я могла испариться каким-то загадочным образом, станут искать меня и найдут, ведь тайна этой комнаты им известна так же хорошо, как мне. И вот тогда… О, я буду молиться, чтобы господь дал мне возможность увидеть тебя такой же униженной, как я сейчас!
– Ну да, если бы ты молилась о чем-то добром, то уже была бы просто не ты, – кивнула Марина. – Однако вот незадача – Хьюго и Линкс не придут.
– Это еще почему?
И тут Марина, торопясь и волнуясь, словно бы вновь переживая случившееся, поведала обо всем, что случилось после того, как Джессика и Десмонд обвинили ее в убийстве Урсулы. О своем бегстве из замка, о поисках Флоры, мерзких признаниях Хьюго и Линкса, мужестве Джаспера и спасительном появлении Десмонда. И когда она закончила рассказ словами: «И Линкс рухнул наземь рядом с Хьюго!» – раздался пронзительный, нечеловеческий вой…
И тут Марина почувствовала, что силы ее на исходе. Сгущались сумерки, и выдержать ночь в соседстве с Джессикой она не сможет. Ненависть – истребляющий яд. Ее обжигающее дыхание губит все живое вокруг, и Марина всерьез опасалась, что задохнется в ее тлетворных миазмах, заполняющих эту обитель смерти. Именно сейчас следовало пустить в ход то последнее оружие, которое даровала Марине судьба, последнее средство к спасению. К свободе или к смерти.
У нее дрожали ноги, когда она вновь приблизилась к Джессике. Но в сраженье бросаясь, назад не смотри! А потому она протянула к лицу пленной Джессики руку, в которой был зажат найденный нож, и подождала, пока полубезумный взгляд той не сосредоточился на нем.
– Ты не убьешь меня! – прокаркала Джессика. – Без меня тебе отсюда не выбраться. Если я умру – ты тоже умрешь.
– Это так, – покладисто согласилась Марина. – А если умру я – умрешь и ты. Только смерть у нас будет разной. Очень разной! Мгновение боли для меня и долгие часы мучений для тебя. В полнейшем одиночестве.
– Ты не решишься убить себя! – запальчиво выкрикнула Джессика.
– Пока мучения не станут невыносимыми, да. А потом… мои мучения прервутся, твои же будут длиться и длиться… – тихо закончила Марина.
Джессика зажмурилась и так резко помотала головой, что ее всклокоченные каштановые кудри заметались по полу:
– Нет! А если хочешь испытать мою стойкость – испытывай!
Марина глубоко вздохнула, моля господа укрепить ее. Вот он, решающий миг!
– Какие у тебя красивые волосы, Джессика, – сказала она тихо. – Какой чудный каштановый цвет.
Джессика замерла.
– Ты слышала, что волосы у умерших людей еще какое-то время продолжают расти? – спросила Марина. – У нас в Бахметеве был один случай. В деревне жила необычайно красивая женщина. Черные глаза и волосы черные… Все знали, что ей уже немало лет, однако мужики на нее заглядывались, но… сторонились. Шел слух, будто она ведьма, которая по ночам обращается в черную кошку. Так ли, нет – никто не знал доподлинно. И вот женщина умерла. Ее похоронили, и начались в деревне всяческие беды. Позвали знахаря, и он сказал: так, мол, и так, люди добрые, все ваши беды от того, что не соблюли старинного завета – не проткнули ведьмино сердце осиновым колом, она после смерти и насылает на вас невзгоды. Тогда деревенские завострили кол осиновый, пошли всем миром на кладбище, отворили ведьмину могилу и…
– И что? – с живейшим интересом спросила Джессика. – Она лежала там как живая, с румянцем на лице? Тление не коснулось ее, да?
– Нет, – взглянула Марина снисходительно. – Лежали в могиле одни кости, ведь семь лет уже миновало. А отросшие волосы… Они были не черные! Не черные, а какие-то не то рыжие, не то русые. Ведьма-то их, оказывается, красила! И вот что я скажу тебе, Джессика… – Марина перевела дух и пустила наконец свою последнюю, заветную стрелу: – Когда-нибудь, через много лет, нас найдут здесь. Мы будем лежать рядом, и ничего не останется от нашей нынешней красоты и молодости. Только волосы. Мои – золотые. И твои – каштановые. Наполовину. А наполовину белобрысые!
Джессика уставилась на нее неподвижными, расширенными глазами. Молчание длилось, длилось… Марине уже показалось, что она промахнулась, и вдруг Джессика забила головой по полу, завертелась… И закричала – так пронзительно, что у Марины зазвенело в ушах:
– Нет! Выпустите меня отсюда! Черный камень нажми и одновременно на третий от него слева! И ногой – на третью плиту! Трижды! Скорее! Не хочу умирать!
Итак, стрела все же нашла свою цель.
31 июля
Черный камень! Об него Марина вчера ногти обломала, смутно чувствуя, что неспроста он вставлен в стену. Надо думать, много лет назад бился возле него и сэр Брайан. Но тщетно. Ведь сколько движений надо проделать, чтобы привести в действие роковой механизм! Черный камень, и третий слева, и третья плита – трижды…
Когда Марина исполняла все это, у нее дрожали руки и подкашивались ноги. А вдруг не сработает… Вдруг Джессика солгала, напутала, в безумии выкрикнула первое, что пришло в голову…
Тихий скрип, раздавшийся в стене, показался ей мелодичней любой музыки. С воплем Марина схватилась за часть стены, которая начала поворачиваться вокруг своей оси, отворяя узкий темный проем, – как вдруг что-то белое, пушистое метнулось ей в ноги, запрыгало, вцепилось когтями в платье, замяукало… А через мгновение – о господи, невозможно поверить! – сильные руки стиснули ее плечи и громкий крик: «Марион!» – потряс ее до глубины души.
Десмонд! Десмонд обнимает ее, и Макбет прыгает вокруг как сумасшедший, взвиваясь в воздух, мягко падая на лапы, и мурлыча, и мяуча, и подвывая.